Три стихотворения.

 1. О Сталине писал он в книге той,

 И о преступных всех его просчетах.

 От сильной власти сделался «крутой»,

 Угробил и сгноил людей без счета.

 Некрич подвел итог губительной войны,

 А Сталин явным был дегенератом,

 Отечества прекрасные сыны,

 Ушли, считая его другом, и собратом.

 Он хитрым стал, жестоким зверем,

 И окружил себя подобными волками,

 Историю войны изучим и проверим,

 И разгребем дерьмо дрожащими руками.

 Заслуга Сталина в тех жертвах поражает:

 Как армия смогла терпеть ублюдка,

 И где-то женщина подобного рожает

 От этих мыслей жить довольно жутко.

 О Гитлере мы знаем, что маньяк,

 Но Сталин был, по-моему, коварней,

 Родился он в сарае, словно хряк,

 Возможно, даже рядом с псарней.

 Прожил он жизнь, как скрытный бес,

 Не спал ночами и считал победы,

 И возносили его люди до небес,

 Пряча в сердцах и горести, и беды.

 Мы сами сделали его султаном,

 Возможно, стал он даже Чингисханом.

 Как помним, плохо спал, поглаживая брюхо,

 Оно к страданиям людей – преступно, глухо!

 Союз сам воспитал подобного урода,

 Не возвратится ль вновь на «хряка» мода?

 2. 100 лет со дня рождения и 72 лет гибели

 летчика-героя, майора Михаила (Меера)

 Плоткина. 2014 год.

 Под Сестрорецком смерть свою нашел,

 Участвовал в полетах над Берлином,

 И в вечность навсегда ушел,

 Как стаи птиц, летящих клином.

 О нем я слышал очень мало,

 Евреи были не в почете,

 Хоть сердце биться перестало,

 Стояли все на дьявольском учете.

 Еврей генсеку - тряпка для быка,

 Глаза от злости лезли из орбит,

 Сжималась в ярости безвольная рука:

 -Он жив, еще ни разу не подбит?

 Такие молодцы нужны ГУЛАГу,

 Пусть Магадан проявит и отвагу…

 И сорок лет молчала о герое пресса,

 Было сильно в стране влиянье беса!

 3. «Ленинград, Ленинград, я еще не хочу

 умирать!» О. Мандельштам. 1930 год.

 Поэт был ясновидцем без сомнения,

 И чувствовал несчастье постоянно,

 В те годы был под наблюдением,

 В груди зияла и дымилась рана.

 В стране был голод, смерть шла по пятам,

 Он видел Ленинград и трупов горы.

 Войти желал он в синагогу, в храм,

 Но перед ним - крысины норы!

 И люди падали с гримасой на лице,

 Там женщина маячила с косою рядом,

 И смерть летала с крыльями Цеце

 А с неба сыпались фугаски градом.

 Он молод, нет ему еще и сорока,

 «Усатый Осетин»! Возможно, это мания,

 Стихи строчит, тверда еще рука,

 И четко видит ленинградские страдания.

 Ведь в Петербурге пролетели годы,

 Смерть настигает словно рать,

 Он как ревматик, чувствовал погоду,

 Твердил одно: «Как не хочу я умирать!»

 И за три года до войны, блокады,

 Он встретил смерть лицом к лицу,

 Кремлевские сатрапы были рады,

 Служа Отцу народов, подлецу.

 По телевизору - Тамара Гвердцители,

 И будто разрываюсь я на части.

 Воспоминания душу мне разъели,

 В плену ее энергии и страсти.

 Мне кажется, звучит голос поэта,

 О тысячи погибших там людей.

 Но не найти правдивого ответа:

 -В Союзе кто безжалостный злодей?

 И Мандельштам все сердцем, понимал,

 Как все предвидел: горе, смерть и слезы.

 От жизни и страданий так устал,

 Не перенес он магаданские морозы.

 Поет чудесная Тамара Гвердцетели,

 Прекрасны песенные трели.

 Еврейскую в них ощущаю грусть,

 И ясно слышу: «Я к тебе вернусь!»

 Шенкман Моисей. Ratingen.