Антонов Михаил

Пушкин и ныне глава 1

Чем более зрелым становится российское общество, тем очевиднее исключительное место Пушкина в русской жизни - не только как нашего величайшего поэта, но и как глубокого мыслителя, одного из коренных устоев нашего миропонимания.

Пушкина не принято причислять к когорте великих русских писателей - мыслителей. Да он и сам удивился бы, если бы его к ним причислили. Думается, он полагал, что Поэт - выше любого мыслителя. Поэт вдохновлён самим Богом (условно: Аполлоном) и мыслит образами. А мыслитель, если и ощущает «веление Божие», то пропускает его через рефлексию. Однако природа пушкинского поэтического дара такова, что он мог в нескольких стихотворных строках подвести в прекрасной художественной форме итог многовековым исканиям мыслителей в понимании природы человека, в чём мы сможем ниже убедиться. Некоторые стихотворения Пушкина настолько прекрасны по форме и содержат такие глубокие мысли, что навечно западают в душу внимательного читателя и становятся как бы расширенными пословицами. Но и прозаические сочинения Пушкина, содержащие оригинальные его мысли, так же несут поэтическую окраску. Тот, кто неспешно и вдумчиво читает, например, повесть «Капитанская дочка», улавливает её ритм и неожиданно для себя воспринимает её как поэму в прозе о русской жизни. Гоголь так же назвал «Мёртвые души» поэмой - без всяких на то оснований. Да, проза Гоголя была сочной, яркой, красочной, и в чисто литературном отношении, с точки зрения писателя-профессионала это было большой шаг вперед. Она была полна юмора, вполне отражавшего взгляд хохла на российскую жизнь. Но ничего с точки зрения более глубокого постижения этой жизни в ней не содержалось. Юмор лишь освежал мрачные картины, но ничего поэтического в этом так и не появилось. Гоголь - уникальное явление в истории мировой литературы, у него не было предшественников и не возникло последователей. Вот почему я назвал бы творчество Гоголя явлением единичным и тупиковым. Повесть же Пушкина воспринимается как гимн русскому человеку, достойному этого названия, и русской жизни в целом. Такую картину мог создать только выдающийся мыслитель.

Степень постижения творчества и наиболее глубоких произведений Пушкина и читательской средой, и учёными-пушкиноведами и при жизни поэта, и после его гибели была разной и менялась в зависимости не столько от успехов и неудач на его творческом пути, сколько от социально-политической ситуации и духовно-нравственной атмосферы в стране. Жизнь и судьбу Пушкина вообще можно назвать трагической не только из-за его трагического конца. После успеха «Руслана и Людмилы» и публика, и критика стали осторожно ставить его на третье место по рангу в среде современных ему русских поэтов, после Крылова и Жуковского. Но в дальнейшем, по мере всё более глубокого проникновения Пушкина в русскую жизнь и природу человека, популярность его падала, и в конце 1830-х годов он практически остался без читателей, и наиболее зрелые его произведения современники почти не заметили, а если кто и заметил их, то как повод для хулы, ругани и недоброжелательной и не понимающей его критики.

Глава 1. Трагическая жизнь как путь в бессмертие

Ошибка Белинского и перелом в развитии русской литературы

В том, что Пушкина быстро забыли, отчасти виноват знаменитый литературный критик Виссарион Белинский.

Уж на что тонкие оттенки таланта Пушкина он отмечал, назвал роман «Евгений Онегин» «энциклопедией русской жизни». Но Белинский, исключённый из университета «по слабости здоровья и ограниченности способностей», прошёл сложный путь исканий правды жизни, прежде чем нашёл себя в критике, испытал на себе много разных влияний. Обладая тонкой чувствительностью и страстностью, он в то же время принадлежал к тому типу русских людей, у которых всё получается с «перехлёстом». Он пытался вникнуть в философию Гегеля и признавал действительность разумной, затем ударился в отрицание всего и вся. Недолгое время он выступал с позиций государственника и патриота, после чего стал главным критиком российской действительности. Таких переходов от одной крайности к другой у него было несколько, но никогда они не вызывались какими-либо меркантильными соображениями, поисками личной выгоды. Нет, Белинский всегда действовал в соответствии со своими убеждениями, и если сегодня у выступал он горячо, страстно и, надо думать, искренно.

Вот и с романом «Евгений Онегин» получилась некрасивая история. Дав ему высокую оценку, Белинский, не понял образ Татьяны Лариной. А он, этот образ, был необычайно дорог поэту, по крайней мере по двум причинам.

Первая причина связана с некоторой тайной, которую Пушкин свято хранил. Это была память о единственной женщине, которую Пушкин любил всю жизнь, начиная с лицейских годов и до самой смерти, хотя она умерла (вероятно, была отравлена) намного (лет на десять) раньше его.

Пушкин вступал в интимные отношения со многими десятками женщин, что отчасти объяснялось его африканским темпераментом, но любил всеми силами своей души только одну. Но именно с этой единственной любимой «образован Татьяны милый идеал». О ней можно прочитать в книгах Викторовой и Васильевой.

Позволю себе маленькое отступление от главной темы моей работы.

С Кирой Павловной Викторовой незадолго до её кончины я не раз обсуждал главы её книги (ещё до издания). Она не только знала наизусть все стихотворения и окружение Пушкина, действительные, а не приглаженные пушкинистами отношения поэта с близкими ему людьми, но и изучила рукописи Пушкина с его рисунками. Именно прочтение текста совместно с рисунками, которые часто подсказывали, как надо этот текст понимать, позволило ей разгадать множество загадок, зашифрованных мест в творениях нашего гения. Кира Павловна даже жила, по её словам, в квартире, где когда-то собирался легендарный кружок литераторов «Зелёная лампа», членом которого Пушкина избрали заочно, так как он был ещё лицеистом. Викторова жила Пушкиным, но не была его фанатом, она знала все его слабости и говорила о них, не скрывая, не оправдывая и не одобряя их. Просто он был для неё хорошим знакомым, обладателем редчайшего таланта, какой посылается народу, может быть, единственный раз в его истории и которым его обладатель распорядился не вполне расчётливо. С таким другом можно и заочно посоветоваться в трудной ситуации, ибо в его творениях найдутся и наставления, и утешения едва ли не на все случаи жизни.

Возвращаюсь к прерванному повествованию.

Вторая причина, по которой образ Татьяны был дорог Пушкину, проста: он, видимо, очень скоро разочаровался в своей жене, и собственное выражение «чистейшей прелести чистейший образец» стал понимать в несколько ином смысле. (В старину слово «прелесть» означало прельщение, некий соблазн, отклонение от правил нравственности, и о человеке, «впавшем в прелесть», говорили с сожалением или осуждением.) Ему хотелось иметь верную жену-подругу, вроде Василисы Егоровны, которая разделяла со своим Иваном Кузмичём все заботы по управлению Белогорской крепостью (О семье Мироновых см. повесть Пушкина «Капитанская дочка»). Был ли он сам готов к подобному браку, такого вопроса Пушкин, наверное, себе не задавал. А ему приходилось мириться с ролью супруга женщины-украшения света, пользующейся благосклонностью императора Николая Павловича, порой кричавшей мужу: «Как ты мне надоел со своими стихами!». А Наталия Николаевна была введена Пушкиным в свет (этого требовал этикет, так как поэту было присвоено обидное для него низшее придворное звание камер-юнкера, но это была служба). Попасть в этот «высший свет» ей, бесприданнице, даже в мечтах без такого замужества было невозможно. И она испытывала некое «головокружение от успехов». Она полагала, что попала в рай, в страну вечного праздника, и от такой жизни вряд ли отказалась бы, если, например, муж «замыслит побег» в деревню. Но жизнь в свете требовала больших расходов, в основном на туалеты жены, что заставляло небогатого Пушкина влезать в неоплатные долги. (Это император высказывал пожелание, чтобы Пушкина блистала в свете, поэтому после гибели её мужа он принял его долги (в части расходов на туалеты жены) на свой счёт, иначе бедной вдове пришлось бы с детьми прозябать в нищете.) Вокруг жены завязывались интриги, что порождало неприятные Пушкину слухи, а ко всему, что касалось его чести, поэт был очень чувствителен. Но что он мог поделать, если в числе поклонников его жены был сам император, которого нельзя было вызвать на дуэль? (Николай Павлович до самой смерти носил на шее медальон с портретом Наталии Николаевны, и этот специально заказанный царём художнику портрет положили ему в гроб. см. статью Владимира Казаровецкого «Тайны пушкинской дуэли»; «Московский комсомолец», от 09.02 и 10.02.2011). Сначала Николай подозревал Пушкина в связях с декабристами, как участника заговора, потому что при аресте почти у каждого из них находили его вольнолюбивые стихи. Но Пушкин потому и был вызван в Москву из Михайловского, потому что царь подозревал его в связях с декабристами, но после первой личной встречи и откровенной беседы снял свои подозрения и назвал поэта умнейшим человеком России.

Пушкин был сослан Александром в Михайловское навечно, без указания срока, и если бы продлилось царствование Александра, то не видать бы Пушкину ни Москвы ни, Петербурга до конца дней.

У Николая тоже не было бы желания освобождать какого-то Пушкина, ему неизвестного. Но

после бунта декабристов Николай сделал своей главной опорой немцев, в основном из остзейских баронов, из которых любитель красивых женщин Бенкендорф был не самым худшим. Император откровенно пояснил, что русское дворянство служит России, а немцы служат династии. И он сознавал, что интересы России не совпадают с интересами династии. И все немцы по происхождению, оказавшись на российском престоле, служили династии, но, поскольку Россия досталась им в качестве их наследственной вотчины, они её защищали, при случае расширяли, прихватив кусок чужой территории. Немцы стали большой силой при дворе и в органах управления государством, что не нравилось многим русским, в том числе и Пушкину, которому царь обещал стать личным цензором, но свои указания передавал обычно через друга и родственника, уже упомянутого Бенкендорфа, далёкого от понимания поэзии (как и сам царь). Ещё больше осложнились отношения Пушкина и Николая, когда внимание царя к жене поэта стало чрезмерным и для света очевидным. И тут Пушкину снова приходил на ум образ Татьяны, которая, продолжая любить Онегина, всё же осталась верна супружескому долгу. А Белинский осудил этот её жизненный выбор. И вдруг (как это часто с ним бывало) заявил, что Пушкин «исписался», и главенство в русской литературе переходит к Гоголю, ибо, литература «с появлением Гоголя начала становиться выражением действительной жизни».

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9,_%D0%92%D0%B8%D1%81%D1%81%D0%B0%D1%80%D0%B8%D0%BE%D0%BD_%D0%93%D1%80%D0%B8%D0%B3%D0%BE%D1%80%D1%8C%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87

Большей и нелепей ошибки просто невозможно себе представить, так как приехавший в Петербург ради карьеры и славы вполне сложившийся малоросс из казацкого рода со своим неизменяемым мировоззрением, Гоголь до конца своих дней остался малороссом и певцом казачества. Запорожского (не путать его с другими) казака Гоголь считал идеалом человека и пытался навязать такое представление русским, которым подобный герой не подходил. Они имели несчастье в прошлом познакомиться не с выдуманными Гоголем благородными, а с реальными казаками, творившими бесчинства на Русской земле и даже изменили ход русской истории, как полагают многие, к худшему. В частности, они воспрепятствовали избранию на пустовавший российский престол подлинного героя национально-освободительной войны против польских интервентов князя Дмитрия Пожарского. Вместо него именно под давлением казаков, находившихся на польской службе, был избран сотрудничавший с поляками 16-летний боярин Михаил Романов. (см. об этом книги историка Александра Широкорада)... Гоголь русской жизни не знал, не любил её и не интересовался ею (а лишь собирал сюжеты для своих юмористических заметок). Это он сам, находясь в Италии, и признал: «описывать русскую жизнь можно только посреди неё и изучая её».

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%93%D0%BE%D0%B3%D0%BE%D0%BB%D1%8,_%D0%9D%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%B0%D0%B9_%0%92%D0%B0%D1%81%D0%B8%D0%BB%D1%8C%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87

А он-то мучил себя, живя в благословенной Италии и пытаясь создать там образы русских людей на основе собственных фантазий. Но это прозрение пришло к Гоголю слишком поздно, незадолго до его смерти...

И этого хохла, как назвал Гоголя Пушкин (впрочем, и Гоголь не считал это прозвище обидным для себя и сам временами говорил и писал о своих хохлацких корнях) Белинский поставил во главе русской литературы, на место русского гения! Такое можно было сделать только в состоянии помешательства. Но это помешательство было в духе времени. Менялась Россия, менялась и её социальная структура, а с ней и читательская среда, её литературные вкусы и предпочтения. Ещё больше выросла роль разночинной интеллигенции, знавшей своё ремесло, но слабо подготовленной в общекультурном отношении и в массе своей не воспринимавшей поэзию в пушкинском понимании её как единства истины, добра, красоты и полной искренности поэта. Интеллигентные ремесленники требовали от литературы «пользы», а какая польза от стихов? Сам Белинский так не думал, но положение выразителя интересов интеллигенции требовало от него поставить на место Пушкина какую-то новую фигуру во главе русской литературы, а никто другой, кроме обретшего уже популярность малоросса Гоголя, из живших тогда русских писателей на эту роль не подходил. И Белинский должен находить всё новые красоты в «Мёртвых душах» Гоголя, как в отражении русской жизни, хоть в этой гениальной поэме и вправду действовали именно «мёртвые души», созданные фантазией Гоголя, где Россия служила лишь фоном для их кукольных приключений.

Ведь надо же знать, кем был Белинский для русской интеллигенции, особенно для разночинцев, активно включавшихся в культурную жизнь со своим, отличающимся от дворянского, понимаем роли литературы: «Учитель! Перед именем твоим позволь смиренно преклонить колени».

Но и великие критики, почитавшиеся учителями интеллигенции, ошибаются. В данном случае Белинский ошибся вдвойне.

Пушкин не «исписался», просто публика не знала, что бумаги поэта были сразу после его гибели опечатаны, и были упрятаны в архивы его законченные произведения, появление которых в печати царь считал нежелательным. Среди них находилась, например, великая поэма «Медный всадник» с величественным гимном Петербургу. Не тому космополитическому гнезду разврата и «преклонения перед иностранщиной», каким он стал со времён немки Екатерины Великой. А тому «Городу святого апостола Петра», который был задуман Петром Великим, как очаг индустриализации России. Это с екатерининских времён и возникла прослойка интеллигентных космополитически настроенных питерцев, которые были не за Россию и не против России, а гордились тем, что их город был «окном в Европу». Даже много позже, когда столицей государства вновь стала Москва, эти питерцы удовлетворились скромным названием своего города «культурной столицы России», хотя на самом деле он долго оставался центром разлагавшейся западной культуры на Русской земле.

А другие произведения поэта, вроде знаменитого «Памятника» по заданию царя искажены до неузнаваемости Жуковским (подлинная роль которого в нашей истории ещё не стала предметом критического осмысления, что по силам лишь специалисту, хорошо разбирающемуся в масонской проблематике). Да и опубликованные произведения Пушкина, такие, как «Капитанская дочка», «Повести Белкина» или «Маленькие трагедии», остались либо непрочитанными, либо не понятыми.

Пушкин и в последние годы жизни был, с одной стороны, полон творческих планов, для их осуществления и работал в архивах, собирая уникальные, неизвестные современникам материалы. Но, с другой стороны, из сложившегося положения, осложнённого быстрым нарастанием симптомов неизлечимой тогда болезни Паркинсона и опасения быть парализованным или оказаться в сумасшедшем доме (см. его стихотворения «Родрик» и «Не дай мне Бог сойти с ума»), не видел выхода. Капкан захлопнулся, он ощущал, что против него плетётся заговор, в который вовлечены слишком могущественные силы, которым он, при всей его отваге, не в состоянии противостоять, и порой окружающим его казалось, что он ищет смерти. Не исключено, что в таком предположении есть своя доля истины. Но мысль о самоубийстве ему, православному христианину, не могла и в голову прийти, это было бы грехом непростительным: Господь даёт человеку жизнь, и только. Он решает, когда положить ей конец. Пушкин хотел быть похороненным по православному обряду и сам заблаговременно выбрал себе место для могилы у Святогорского монастыря, рядом с могилой матери. Смерть в результате дуэли казалась ему порой самым правильным способом уйти из жизни, не подвергая свою честь поруганию, а желающие свести счёты с ним всегда найдутся, тем более, что Пушкин, будто умышленно, умножал число своих врагов. Он редко, но метко отвечал на выпады своих недоброжелателей. Так, когда один из них усомнился в дворянском происхождении Пушкина, поэт ответил ему стихотворением «Моя родословная», в котором противопоставил своё 600-летнее дворянство титулам сборища новой знати, свежеиспечённым графам и князьям:

«Не торговал мой дед блинами,

Не ваксил царских сапогов,

Не пел с придворными дьячками…»

Всего три строчки, ни одно имя не упомянуто, а сколько великосветских репутаций затронуто! Тогда не надо было объяснять, что до встречи с Петром Великим блинами или пирогами торговал его жуликоватый и вороватый главный помощник Меншиков, ставший светлейшим князем и «полудержавным властелином»; ваксил царские сапоги пленный турок, брадобрей и камердинер императора Павла Кутайсов, возведённый за эту важную государственную службу в графское достоинство; пел в придворной капелле, а до этого в сельской церкви на Украине граф Разумовский.

Или взять такой случай: сверхбогатый вельможа, задававший для друзей роскошные пиры, подобные пирам его древнеримского богача Лукулла, заболел, и врачи признали его состояние безнадёжным. Наследник, опасаясь, как бы бесхозное имущество вельможи не растащили, поспешил его опечатать, якобы приговаривая при этом:

«Теперь мне честность - трын-трава!

Жену обсчитывать не буду,

И воровать уже забуду

Казённые дрова!».

А вельможа выздоровел и недоумевает: как это он в своём собственном дворце никуда, кроме комнаты, где он лежал больной, никуда попасть не может, всё опечатано. Вышел скандал. А Пушкин назвал своё стихотворение «На выздоровление Лукулла» как бы подражание древнеримским авторам. Ни одного имени современников опять-таки названо не было, но весь Петербург знал, кто такой Лукулл, и кто его наследник. А наследником его оказался весьма высокопоставленный чиновник, близкий к императору, граф Сергей Уваров. Именно он сформулировал идеологическую основу государственного строя России «Православие, Самодержавие, Народность». Кроме того, он был министром народного просвещения и президентом Академии наук. Вряд ли кто-нибудь из людей света стал бы ссориться с таким важным чиновником, а Пушкин высмеял его так деликатно, что тому и пожаловаться было невозможно. После этого стихотворения Уваров стал одним из злейших врагов Пушкина. А поэт на этом не остановился, а написал эпиграмму «В Академии наук», где намекнул на тайный порок её президента. Этот порок был достаточно распространён в «верхах», как и в наши дни, не преследовался и не мешал в служебной карьере, но и не украшал репутацию этого человека в глазах здравомыслящих людей.

Но даже в тяжёлый, мрачный, полный тревог и ожиданий страшного и непоправимого период его жизни Пушкин находил редкие минуты спокойствия, когда мог бы «упиваться гармонией», предаваясь поэтическому творчеству. И тогда из-под его пера выливались прекрасные строки, где глубокий смысл сочетался с изумительной художественной формой (например, уже упоминавшийся «Памятник», о котором я особо скажу в последнем разделе настоящей работы).

Отчасти тяжёлая атмосфера вокруг Пушкина была расплатой за то, что он, мужчина, разменявший четвёртый десяток лет, женился на только что достигшей совершеннолетия красивой девице из обедневшей дворянской семьи, зная, что она его не любит, но у неё, бесприданницы, тогда не было иного, лучшего выбора. Он надеялся со временем заслужить её привязанность, только его поведение мало соответствовало таким надеждам, начиная с первого же утра после свадьбы, когда он, не дождавшись пробуждения жены, поехал кутить с друзьями, оставив её одну в незнакомом доме и ни о чём не предупредив прислугу. С красавицей-женой, не любившей мужа, можно было бы жить, не опасаясь (да и то без гарантии) её измены, где-нибудь в захолустье, «вдали от шума городского», а тем более от высшего света. А Пушкин, желая избежать вмешательства тёщи в его семейную жизнь, переехал в Петербург, где пребывало высшее светское общество. Свет манил Пушкина к себе, как ни презирал он впоследствии это сборище великосветской черни. Он считал (может быть, ошибочно), что, кроме света, в России нет иного культурного общества.

Пушкин снял дачу в дорогом его сердцу месте, в Царском Селе, где отдыхала и царская семья…

Не могу сказать, знал ли тогда Пушкин, что Николай - развратник с приличным стажем и что женская часть узкого круга приближённой к царю круга высшего света составляет личный гарем Его Величества. А мужья этих неявных наложниц имеют от такого положения своих жён вполне ощутимы материальные выгоды. Непонятна во всём этом деле роль императрицы. Разве у нее не было власти, чтобы рявкнуть на своего венценосного супруга и напомнить ему, что супружеская верность и для него также обязательный признак приличия, как и для любого из подданных его дворян? Вместо этого она подыскивала среди мелкопоместных дворян тех, кто за относительно небольшую плату соглашался взять в жены дворянок, развращенных членами Августейшего рода. (Кстати сказать, именно Пушкин предал огласке эту тайну царского двора, что не прибавило ему симпатий со стороны «верхов»).

И вскоре чета Пушкиных на прогулке встретилась с императорской четой, и Николай с удивлением отметил необыкновенную красоту Наталии Николаевны. Последовал обмен любезностями с обеих сторон, и скоро в жизни Пушкиных начался новый этап: унизительная для него придворная служба мужа в низшем чине, которой он всячески избегал, и головокружительный успех жены на балах в Аничковом дворце.

Наталия Николаевна, войдя в цветущий возраст и оказавшись в свете, была признана не просто на редкость красивой женщиной, а первой красавицей Петербурга. Окружённая толпой поклонников, она осознала силу своей красоты и захотела получить свою долю женского счастья, которую ей мог дать только любимый мужчина, но не по годам износившийся муж, к тому же какой-то камер-юнкер. У женщин ведь своё, отличающееся от мужского, понимание значимости ума, красоты и счастья, так распорядилась мать-природа. И такой мужчина вскоре нашёлся: в свете появился молодой и располагающий к себе француз, офицер-кавалергард Жорж Дантес, странным образом усыновлённый нидерландским посланником и старым гомосексуалистом Геккереном. Дантес сразу же начал ухаживать за Пушкиной. Но ухаживал он слишком явно, слишком картинно, что это воспринималось как игра. Это была опасная для замужней женщины игра, но увлекательная игра, и Наталия Николаевна в неё втянулась. Сначала она выступала в роли «поджигательницы», привлекая Дантеса, она не отвечала ему взаимностью. И так, играя, незаметно влюбилась в своего ухажёра.

Нашлась и сводня: одна светская львица пригласила Пушкину посетить её дома. А когда та приехала, застала там же и Дантеса. Хозяйке дома понадобилось срочно отлучиться на несколько часов. Влюблённые остались наедине. Дантес сказал Пушкиной, что покончит с собой, если она немедленно не отдастся ему. И…

Тайну того, что скрыто за этими тремя точками, попытался прояснить академик Николай Петраков в своей книге о Пушкине (она есть в Интернете). По его словам, Россия при Николае оставалась феодальной страной крепостников, в которой помещик (как Пушкин) мог использовать дворовых девок для оказания ему сексуальных услуг.

Даже Онегин соблазнялся:

«Порой белянки черноокой

Младой и свежий поцелуй…»

Точно так же император, являющийся сюзереном для всех дворян империи, мог использовать в тех же целях дочь или жену любого из них. Родители или муж царской любовницы могли получать компенсацию за счёт казны (как это выглядело, описал Лев Толстой в «Хаджи-Мурате»). И Пушкин получал повышенный оклад, при этом не задавал себе вопроса, за какие заслуги. Он, пользуясь привилегией помещика, отказывал сюзерену в праве иметь любовницей его, Пушкина, жену. При этом не следует думать, будто Николаю пришлось соблазнять или как-то подкупать Наталию Николаевну. Он был красивый сильный мужчина, всего на девять лет старше Пушкина, то есть в расцвете сил, с военной выправкой. Женщины к нему липли, а титул императора придавал ему дополнительное обаяние. Видимо, и как сексуальный партнёр он казался (я не утверждаю, что был) Наталии Николаевне более предпочтительным, чем муж. Она, пользуясь покровительством царя, часто выезжала в свет без мужа. Горько читать одно из последних стихотворений поэта, имеющее, очевидно, связь с его личными переживаниями:

«От меня вечор Леила

Равнодушно уходила…»

А смысл стихотворения предельно ясен: нечего старому мужу заедать век молодой жены, пожил - и хватит.

Снова о трёх точках в конце фразы о свидании: Петраков уверен, что свидание Наталии Николаевны в квартире светской львицы было не с Дантесом, а с царём. А под окнами квартиры прохаживался ротмистр Пётр Ланской, который должен был оградить жилище львицы от нежелательных и неожиданных посетителей, могущих помешать забавам Его Величества. Ланской был и годами, и чином старше Дантеса. Можете ли вы представить, чтобы начальник Ланской в служебное время охранял шашни своего подчинённого Дантеса? За такой проступок начальник мог бы с позором вылететь со службы. А Ланской, напротив, впоследствии стал генералом, командиром полка, шефом которого был сам Николай. Такой карьерный рост был обусловлен заслугами, очевидно не перед Дантесом, которого, кстати сказать, к тому времени уже не было в России. Именно Ланской стал вторым мужем Наталии Николаевны. Известен эпизод, когда Николай, заехав в гости к Ланским, у которых родился первый ребёнок, девочка, прошёл в комнату, где лежала малышка, и ласкал её, как если бы ощущал свою причастность к её появлению на свет Божий. Но я второго замужества Пушкиной более касаться судьбы семьи Ланских не буду.

Что же касается Дантеса, то он был человеком практического склада, и когда ему намекнули, что у Пушкиной есть высокопоставленный поклонник и дальнейшие ухаживания за ней могут повредить его карьере, он женился на сестре Пушкиной Екатерине, давно в него влюблённой. На бедную Наталию Николаевну жалко было смотреть: она, играя, только что полюбила Дантеса, и чего же стоили его заверения в вечной любви?..

Пушкин знал о свиданиях своей жены с императором и потребовал от неё их прекратить. Он демонстративно отказался от всех льгот, что означало выход из повиновения сюзерену. Его попытки защитить свою честь были расценены как бунт, как покушение на основы государственного устройства, и устранение ещё одного «бунтовщика хуже Пугачёва» стало неизбежным. Тут снова понадобился Дантес. Снова начались его наглые ухаживания за Пушкиной. И дело кончилось дуэлью, на которой Пушкин был смертельно ранен. За эту дуэль, на которой он был лишь орудием «верхов», Дантес был лишён чина и выслан из России. Геккерен так же лишился места посланника Нидерландов в нашей стране. «Верховный» владелец личного гарема принёс в жертву своему сладострастию величайшего гения России, не сознавая, или, как сказал другой наш великий поэт Михаил Лермонтов об убийце Пушкина, «не мог щадить он нашей славы, не мог понять в сей миг кровавый, на ЧТО он руку поднимал». Поэт Фёдор Тютчев назвал Дантеса «цареубийцей» (убийцей царя русской поэзии), считая такой грех самым тяжким и не подозревая, что в данном случае к цареубийству причастен был сам царь.

Как человек благородный, Пушкин перед смертью заявил, что жена его ни в чём не виновата.

В одной из биографий Александра Бенкендорфа (замечу: старого развратника и воспитанника иезуитов, перед смертью перешедшего из православия в католицизм) сказано, что с его смертью закончился «золотой век русской культуры». Это неправда, он закончился с гибелью Александра Пушкина, хотя его отголоски прослеживаются на протяжении нескольких десятилетий. Затем наступил её «позолоченный век», когда музу гармонии сменила «муза мести и печали», а ему на смену пришёл «серебряный век», где преобладали элементы разложения и упадка («декаданс»). Но свет пушкинского гения и в последующие эпохи не давал истинным художникам сбиться с пути, и русская культура порождала всё новых и новых гениев.

А насчёт Гоголя Белинский вообще промахнулся, поддавшись общему настрою русской интеллигенции, традиционно не знавшей и почти поголовно не знающей до сих пор (почему не знающей - это отдельный вопрос) подлинной истории России и Украины. Желающие могут ознакомиться с моей работой «Неизвестная (большинству русских) история России и Украины». https://cont.ws/@mant/783866

Это интеллигенция после выхода в свет «Тараса Бульбы» провозгласила малоросса Гоголя великим русским писателем и патриотом, хотя ни русским писателем, ни патриотом России он никогда не был (пояснение к этому утверждению см. ниже), а после появления в продаже первого тома «Мёртвых душ» - пророком, которому открыто то, чего не видят другие.

Гоголь - грандиозная фигура в мировой литературе, не понятно, откуда возник этот странный и волшебный талант. У Гоголя не было предшественников и не осталось последователей, хотя пытавшихся ему подражать несть числа.

(Сам я очень люблю читать Гоголя. Моя работа о Гоголе есть в Интернете).

Зато у Белинского, проделавшего путь «от Гегеля к Гоголю», последователи нашлись. Николай Чернышевский выделил целый «гоголевский период» в истории русской литературы (хотя от гибели Пушкина до смерти Гоголя прошло всего 15 лет, что маловато для «периода в истории»), он же написал роман «Что делать?», в котором вывел тип «новых людей», и эта книга стала библией для следующего поколения разночинцев, которому было не до пушкинской поэзии. А Дмитрий Писарев вообще противопоставил героям Пушкина, воспевавшего стройные женские ножки, не просто «новых людей», а «мыслящий пролетариат» в лице обрисованного Иваном Тургеневым в романе «Отцы и дети» Базарова, который считал чудаками дворян, читавших Пушкина. Но Писарев полагал пройденными ступенями в истории русской литературы не только Пушкина и Лермонтова, но и Гоголя. Но в целом культ Гоголя у русской интеллигенции оставался незыблемым.

Печальные для России последствия культа Гоголя в противовес Пушкину

Это возвеличение Гоголя, именно как великого русского писателя, сыграло роковую роль в истории России. Оно закрепило результаты духовной польско-украинской оккупации России, начавшейся при полонофилах - первых царях династии Романовых.

«О какой это духовной оккупации России поляками и украинцами пишет невежественный автор?» - спросит изумлённый читатель и ошарашенный историк.

Ну, об историках и говорить нечего, если они не заметили даже того, что с призвания Рюрика (по европейским хроникам - Хродрика Хардрнсона, сына фрисляндского маркграфа, отважного воина и морского пирата) и походов Вещего Олега и продолжателей его дела, огнём и мечом принуждавших славянские племена давать им дань, началась почти 400-летняя история германского рабовладельческого государства, которому историки впоследствии дадут название Киевская Русь. А ведь об этом говорится на первых же страницах «Повести временных лет…», посвящённых собственно истории Руси. В 2017 год этой повети исполнилось ровно 900 лет, и она за эти годы изучена вдоль и поперёк, по ней любопытными историками написаны горы книг и статей и защищены тысячи диссертаций. Но, как и полагается любопытным (по дедушке Крылову), слона-то историки и не заметили. А надо им заметить гораздо более тонкую вещь - духовную оккупацию, хотя она очень важна для понимания русской истории (включая советский и постсоветский её периоды).

Итак, придётся хотя бы кратко пояснить этот момент, хотя по идее он должен быть ясен для любого здравомыслящего человека. Но прежде скажу ещё немного о Пушкине.

Пушкин, Россия и «племя младое, незнакомое»

Главное, чего, на мой взгляд, не хватает многим россиянам для правильного понимания роли Пушкина в истории и в нашей сегодняшней жизни - это осознания того, чем была для России безвременная потеря Пушкина, какая дыра возникла вследствие этого в русском национальном самосознании. А ведь, если есть это самосознание, то есть и полноценный народ, и чужеземная духовная оккупация ему не грозит. Нет самосознания - перед нами бесформенная человеческая масса, ждущая его, хотя часто и неосознанно. А пока этот народ может стать игрушкой и объектом эксплуатации со стороны чуждых ему сил. Ниже мы увидим примеры, когда русский народ оказывался в положении «побеждённого победителя». То есть одержав победу в войне, он попадал под гнёт чужеземной культуры.

Прослойка образованных людей, называемые обычно интеллигенцией, для того и нужна, чтобы народ и обрёл адекватное современности национальное самосознание. Конечно, его вырабатывает не интеллигенция, оно возникает таинственным образом в глубинах народной жизни, но оно остаётся смутным, разрозненным. Вот интеллигенция и нужна, чтобы, обобщая народный опыт и учитывая его традиции, выявить эти зёрна нового национального самосознания, оформить его и сделать его всеобщим достоянием нации, но интеллигенция - это только среда. И когда появляется гениальный мыслитель или гениальный поэт, интеллигенция воспринимает это новое самосознание и несёт его обратно в массы. Но русская интеллигенция с самого своего возникновения была гнилой, потому что в ней задавали тон богатые дворяне, освободившие себя от службы, (точнее - служения) Богу, народу и государству. Почитайте, что писал выразитель её интересов министр народного просвещения граф Сергей Уваров, о вреде образования для простолюдинов. Дескать, оно возбуждает в них стремление жить как высшие классы, так как это им не позволяют скудные материальные возможности, это может порождать с их стороны противогосударственные поползновения. Интеллигенция поспешила отделить себя от народа, обрекая его на тьму невежества. Не Уваров сформулировал идеологию России, он лишь предал окончательную форму идеологии правящей династии.

Не смогла справиться с задачей формулирования современной русской идеологии и разночинная интеллигенция, хотя в числе её вождей были люди с такой чистой душой и глубоким умом, как Николай Чернышевский, скромный рыцарь без страха и упрёка, противник вековечного угнетения женщины. Увлечённый идеей общества «новых людей» и руководствуясь теорией «разумного эгоизма», он «перегнул палку» в отношениях мужчины и женщины. Его жена не стесняясь писала: мы с любовником бывало, развлекаемся в алькове, а муж, бедный, сидит у окошка и всё пишет, пишет… А разночинцы - устроители коммун «новых людей», как бы задались целью скомпрометировать идеи своего учителя. Многие разночинцы «пошли в народ», не зная его подлинных нужд и чаяний, это кончилось тем, что крестьяне часто сдавали этих «просветителей» в полицию. А в эпоху декаданса в разночинной среде воцарились атмосфера безответственности и эротики.

Не смогло стать учителем народа и духовенство. Высшее духовенство, по словам церковного писателя Е. Поселянина (Погожева), стало частью государственного аппарата и не слишком обременяло себя заботами об умерщвлении плоти, носило шёлковые рясы и вообще жило в обстановке обеспеченности и комфорта. Низшее духовенство - священники, дьяконы и рядовые церковнослужители, формально являющиеся низовой ступенью церковного аппарата и призванное быть непосредственными учителями народа, было полностью под властью и произвола епископов, (к которым и обращались со словом «владыко»), получало скудное содержание. А так как оно было обычно обременено большими семьями, особенно в сельской местности, то вынуждено было вести хозяйство, как и обычные мужики, да и по образу жизни мало от них отличалось.

В этих условиях Пушкин выполнил тяжёлую работу по формулированию национального сознания и был его носителем. В его сочинениях сложилась целая энциклопедия русской жизни, созданы образы прекрасных русских людей, человечных и несгибаемых, восстановлены на современном уровне понятия долга, верности, любви, служения. Жить, как положительные герои Пушкина (как и последующих великих русских писателей, насколько в их творениях были положительные герои), то есть жить в традициях долга и служения, а также во взаимной любви в семейных отношениях - это и значит быть настоящим русским человеком. И всё это подано не в виде голой схемы, а в живых образах и в прекрасной художественной форме.

Пушкин - создатель современного русского литературного языка. Мы часто произносим эту фразу, не задумываясь над тем, какая пропасть в отношении языка отделяет Пушкина от его предшественников. Мы можем читать и понимать (порой прибегая к словарям) «Слово о погибели русской земли», переписку Ивана Грозного с Андреем Курбским, указы Петра Великого, стихи Антиоха Кантемира, сочинение Ломоносова «О размножении и сохранении русского народа», его величавые оды, но таким языком сейчас говорить невозможно. У Ломоносова встречаются весьма глубокие и образные суждения:

«Открылась бездна, звезд полна:

Звездам числа нет, бездне дна».

Но оду Ломоносова на взятие русскими войсками крепости Хотин современный читатель вряд ли осилит. А ведь Ломоносов быль новатор, автор теории «трёх стилей», и русские офицеры от руки переписывали эту длиннющую оду, заучивали наизусть и цитировали в светских разговорах.

Или возьмём стихи Василия Тредиаковского (современника и конкурента Ломоносова) «Начну на флейте стихи печальны». Оно положено на музыку и исполняется в наши дни как солистами, так и хоровыми коллективами. Запись песни есть в Интернете. В эмоциональном отношении, по искренности чувства тоски по Родине и любви к ней она трогает до сих пор, но язык её архаичен и если вы захотите заговорить этим языком, то вас скорее всего примут за иностранца, желающего побеседовать с вами на незнакомом вам языке. Даже непосредственный предшественник Пушкина Державин, который «в гроб сходя благословил» юного поэта, писал:

«Таков, Фелица, я развратен!

Но на меня весь свет похож.

Кто сколько мудростью ни знатен,

Но всякий человек есть ложь».

Спрашивается, на каком языке это написано?

А любое стихотворение Пушкина, которое я привожу в данной работе, звучит так, будто написано сегодня. И «Я помню чудное мгновенье» исполняется в концертах и не требует пояснений. Оно даже кажется современнее, чем большинство стихов, наполняющих наши нынешние журналы.

И вот эту дыру стали заполнять разные русскоязычные и русские, но утратившие национальную основу деятели, и не только в литературе. Что же касается последней, то после Пушкина она стала носить во многом иной характер, в ней заметно усилились разрушительные тенденции, непомерно повысилась роль «натуральной школы», получило широкое распространение выражение «Все мы вышли из «Шинели» Гоголя», хотя журналист Герман Смирнов показал, что первоначально оно относилось к очень узкой группе писателей, подражавших (в основном неудачно) тому украинскому мастеру. Пушкин мог критически оценивать российскую жизнь (см. его знаменитое письмо Чаадаеву по поводу «Философического письма» последнего), но его критика всегда носила конструктивный характер и не теряла связь с нашей национальной почвой, чего нельзя сказать о последующих обличителях. Ведь нельзя же считать серьёзной критикой обличения, где «позитивная» часть сводилась к призыву: давайте разрушим всё устаревшее до основания и сделаем всё, как в Европе! Ведь многие идеи, волновавшие российское общество, если их освободить от словесной шелухи, сводились именно к этому призыву.

Конечно, жаль, что многие важнейшие шедевры самого Пушкина либо долгое время не были доступны читателям, либо стали предметом примитивных или ложных толкований, насильно навязываемых обществу.

Но как мог бы повлиять на судьбы русской литературы Пушкин, когда я сам писал, что поэт остался к концу жизни без читателей, а читательская среда изменилась, в ней начали преобладать разночинцы, которым поэзия Пушкина была чужда?

Дело в том, что разночинцы с годами повышались в чинах, получали более солидные оклады, и если не разбогатели, то становились обеспеченными людьми. Они могли отдавать своих детей в гимназии и в университеты, а там уж обязательно узнавали о творчестве Пушкина. Подрастая, дети часто отвергали образ жизни и мышления своих родителей, их интересы, и их отношение к Пушкину было иным. Хотя этот пример не из русской жизни, даже убийца Пушкина Дантес столкнулся с тем, что его (и Екатерины Гончаровой) родная дочь, овладевшая русским языком и прочитавшая сочинения Пушкина и превратила свою комнату в маленький музей поэта. Она возненавидела своего отца, который не только посягнул на жизнь русского гения и не только не сожалел об этом, но и гордился своим подвигом, много раз со смехом рассказывая подробности роковой дуэли (умалчивая, конечно, о допущенных им многочисленных нарушениях правил дуэльного кодекса, в частности он вышел на дуэль в бронированном корсете

(В Инте есть десятки статей на эту тему).

То есть он ни чем не рисковал, и это была не дуэль, а сознательное убийство). Дантес вынужден был поместить эту дочь в психиатрическую лечебницу, где она вскоре умерла.

См. статью «Три дочери Дантеса» http://www.liveinternet.ru/users/4000579/post326952167

Дантес выполнил миссию, ради которой и был послан в Россию, и был за это достойно вознаграждён, сделав во Франции неплохую карьеру. Примечательно, что архив Дантесов - Гекернов до сих пор практически закрыт для исследователей, и наследники в любой момент могут уничтожить важные документы, компрометирующие их предков…

А Пушкин был весь устремлён в будущее, к тому «племени младому, незнакомому», могучий возраст которого ему не дано было увидеть и которое поймёт его (кажется, такого племени он пока так и не дождался).

Когда говорят о роли личности в истории, то обычно имеют в виду государственных деятелей, политиков или создателей социально-политических систем. Но, оказывается, не меньшую роль в жизни народа может сыграть и гениальный поэт, если он одновременно и гениальный мыслитель, постигший глубины природы человека, как Пушкин. Впрочем, о нём, как о мыслителе, речь пойдёт ниже.

Чтобы написать комментарий - щелкните мышью на рисунок ниже

OZON.ru - Книги | Цель номер один. План оккупации России | Михаил Антонов | Проект "АнтиРоссия" | Купить книги: интернет-магазин / ISBN 978-5-4320-0005-7

OZON.ru - Книги | Договориться с народом | Михаил Антонов | Национальный бестселлер | Купить книги: интернет-магазин / ISBN 978-5-4438-0105-6