Дёмина Татьяна Дмитриевна

Фигура, залитая солнцем

Кушетка была жутко неудобная и пахла дешевым дерматином. Всегда ненавидел кабинеты психологов — вечно душные, вылизанные, пропитанные фальшивым уютом. Мать в детстве часто водила меня на приемы, тратя легкие деньги скорее для того, чтобы унять свою совесть и показать, что занимается мной. Лгунья. Ненавижу.

— Андрей, с вами все хорошо? — ангельский голос психолога вывел меня из размышлений.

— Да, Елена Владимировна, простите, задумался.

— О чем вы думали сейчас, расскажите.

Такая молодая, а уже в душу лезет. Точнее, в души, я же не один у нее. Не хочу отвечать.

— Думаю о том, почему вы решили стать психологом? Вам нравятся страдания других людей?

— Мне нравится помогать другим людям.

— Тогда дайте мне выпить, вы очень поможете!

— Простите, но здесь вам никто не нальет, — говорит, словно поет, и ни нотки жалости, жестокая, — мало того, вы здесь именно из-за своей привычки, Андрей. И вы не выйдите из этого кабинета, пока мы не поговорим.

Такая молодая, а уже стерва.

— Меня зовут Андрей, мне тридцать шесть и я алкоголик. Этого хватит?

Ну не задастся у нас разговор, чувствует ведь, а все равно пристает.

— Как часто вы употребляете и сколько обычно выпиваете?

— Каждый день по бутылке.

— Водка?

— Что вы, как я могу, только спирт, знакомый у меня есть, в больничке работает, и живет в частном доме. Дел полно, а лень не позволяет напрягаться, ну тут я и появляюсь. Зажрались эти интеллигенты, вообще ничего делать не хотят.

— А вы, значит, трудоголик?

— Да что вы ко мне пристали? Мне нравится моя жизнь, ясно?

— А вашим родителям? Им нравится ваша жизнь?

Если она не прекратит, я ей вмажу. Видит Бог, сама напрашивается.

Потираю грязные ладони, мну пальцы. Молчу, не хочу ничего говорить.

— Андрей, мы должны закончить этот разговор.

Должны. Что ты… Это она должна. Ей за это заплатят, а потом она пойдет домой в свои хоромы. Будет сыну рассказывать, как устала после работы и иногда водить его к таким же дорогим психологам. Хотя сын ей нужен для галочки, чтоб статус свой подтвердить. Мерзко.

Пришлось отвечать, не сидеть же тут вечность.

— Отец умер уже давно. Я маленький еще был. Мать как наследство получила, так ей плевать на меня стало. Не думаю, что она расстраивается о том, как я веду свою жизнь. Просил я у нее денег как-то, так она зажала. Сыну денег зажала, вы понимаете? У нее их полно ведь! Я не буду о ней говорить.

— А для чего вы просили у нее денег?

Гнида, понимает ведь, что на бухло я просил, так зачем спрашивает? Нет, она реально вывести меня хочет. Доиграется ведь, и не посмотрю, что девушка. На вид ангелочек, а по сути, такая тварь.

— Лечиться хотел.

— Правда?

— Да, жизнь свою устроить, работу найти, ну и, что там обычно люди хотят… Простого человеческого счастья, вот. А ей ни сын, ни муж не нужен. Вы понимаете? Это каким гнилым человеком надо быть.

Молчит, вроде проканало, может, отпустит?

— Расскажите про самое свое светлое воспоминание в жизни, Андрей.

Достала. Ненавижу.

— Однажды с пацанами косарь нашли. Эх, и пир у нас был! Банально звучит, но мы селедку купили, жирную такую, аж по рукам текло, не поверите. Со спиртом — просто сказка…

— Нет, Андрей, подождите.

Какой же красивый у нее голо. Ангельский просто. Выдержав минуту, она продолжила:

— Пожалуйста, я хочу, чтобы вы рассказали мне самое светлое воспоминание вашей жизни. Пьянки, безразличная мать, бомжевание, ведь это не вся ваша жизнь, было ведь и что-то хорошее?

И тон сменился, не такой холодный. Теперь она словно… живая? Сказала «пожалуйста». Ну, что ж, ладно.

— Самое светлое говорите?

Задумался. А что светлого было в моей жизни? Общага? Нет, не то. Работал я всего год копирайтером, но светлого там ничего не увидел. Потом пьянки…

Сложно.

— А, знаете, пожалуй, есть одно воспоминание.

Мешкаюсь. Как дурак, ей богу….

— Расскажите.

Я вспомнил деда. Мама иногда привозила меня на лето в деревню. Он жил в частном доме. Бывший военный врач, до пенсии работал главврачом в больнице. Его все уважали. Вот ведь мужик был, все его боялись. Боялись и уважали. Не потому, что сильный или скандальный — строгий он был всю жизнь с подчиненными, но справедливый. Если у кого-то реально нужда иль беда какая — помогал. Этот трепет и уважение к нему испытывали даже тогда, когда на пенсию вышел. Всегда с ним здоровались и добрым словом вспоминали.

— Шахматы, — тихо сказал и замолчал.

Мне было больно говорить об этом.

— Шахматы? — переспросила Елена Владимировна.

— Мы с дедом любили играть. Садились на кухне, за маленький столик, расставляли фигуры. Кухня самая светлая во всем доме была, там больше всего солнца заглядывало, помню, любил смотреть на лакированную фигурку белого коня, под лучами она так блестела…

— Каким он был?

— Дед то? Добрым. И веселым. Правда, почему-то только со мной. Для остальных он так и оставался «бывшим главврачом», серьезным и упрямым. А я… Однажды я попросил оценить домик на дереве, который сам построил, он залез, а спуститься не смог. Думаете, мой дед запаниковал? Он сел, свесил ноги и сказал, что раз не может спуститься, останется жить там. Сказал, что я должен буду днями носить ему червяков и журналы, а когда он превратится в галку и отрастит крылья, сможет улететь. Я ведь реально испугался тогда, мне было десять! Я бегал по огороду и думал, где я буду брать столько червяков, у деда ведь такой большой живот! А он смеялся… Смеялся…

Вот ведь я тупой был. Вроде десять лет, а такой бестолковый.

— И что, он улетел? — я слышал ее улыбку. Да, я бы тоже улыбался, если бы мне рассказали эту историю.

Но мой голос был поникшим и тихим.

— Нет, соседка позвала милиционера, собрали мужиков и спустили его, все было хорошо.

Молчание. Грусть.

— О чем вы сожалеете? — тихо спросила она.

Я мог все исправить. А мог просто не делать глупости.

Дурак.

— Однажды меня побили на улице. Я пришел домой и сразу прошел в свою комнату, чтобы он не увидел, но он пошел за мной. Увидел синяк и начал расспрашивать, кто это сделал, а я… — слеза прокатилась по щеке и я не смог ее остановить.

Нет, пожалуйста, не надо, я не могу плакать! Щекам так горячо, не могу остановить это. Злюсь от этого.

— Мне было четырнадцать. Тогда все казалось таким важным. Я накричал на него. Меня бесило, что он лез в мою жизнь. Я так кричал! А, что самое страшное, я так ненавидел его в тот момент, мне на самом деле казалось, что я терпеть его не могу, что он тупой старый пердун, — не могу говорить, горло сжало, трудно дышать.

— Андрей.

—Я столько гадостей тогда наговорил ему, а он молчал. Вы понимаете? Он бывший военный, он строил своих подчиненных многие годы, неужели он не мог заткнуть мне рот в тот момент?! Почему он просто молчал?

— Потому что он любил тебя.

Затих. Мне больно. Зачем она это сказала? Жестокая. Вытер грязными руками мокрые глаза. Прости, дедушка, пожалуйста, прости.

Она стала говорить осторожней:

— Все родные ругаются, всегда можно попросить прощения.

— Не всегда, — ненавижу ее, — в тот день я уехал в город, к маме, а через пару дней нам позвонили, и сказали, что он умер. Инфаркт.

Тишина. Ты же психолог, скажи хоть что-нибудь.

Не дождался, говорю сам:

— Вы понимаете, это были последние слова, которые я успел сказать ему. Он умер, и я не успел сказать, как сильно люблю его. И я не могу ничего исправить.

Молчит. Жестокая.

— Можете.

Обернулся, думал, она издевается.

Улыбается.

Стерва.

— Андрей, сегодня вы сильно напились.

— Хотите сказать, что я пьян?

Вот так, открывай душу кому попало.

— Нет, хочу сказать, что вы умерли. Вы замерзли насмерть, и теперь вы здесь. Вы добрый человек, хоть и со своими пороками. Мы получили, что хотели, и теперь вы свободны. Прежде чем вас распределят, вы можете увидеться с умершими родными.

Воспоминания вернулись. Так странно, неужели я действительно умер?

Встал с кушетки. Ноги ватные. Поплелся к выходу.

Ее голос теперь кажется дружелюбным:

— Так, что вы сделаете в первую очередь, Андрей?

Улыбнулся. Не ей, улыбнулся себе.

— Сделаю то, что давно хотел. Пока еще могу все исправить.

Чтобы написать комментарий - щелкните мышью на рисунок ниже