Тубакин Эдуард Николаевич

Чужой, знакомый город

Этот город будет жить вечно. Послушные автоматы продолжают штамповать необходимые для существования формы и шаблоны. Заводы работают на полную мощь. Открыты магазины, парикмахерские, больницы, похоронные бюро. И все это для людей, которые являются кровью и плотью этого гигантского механизированного спрута, раскинувшего свои щупальца – автомагистрали на многие километры в разные стороны. А как все отлажено, пригнано, отточено. Любо дорого поглядеть! Даже старушка в сером платке, стоящая на углу и торгующая сушеной воблой, не случайна здесь. Она – непременный декор урчащего муравейника. Кажется: вот-вот бабуся разлепит свои губы-пельмени и крикнет во всю «Ивановскую»: «Кому рыбку сушеную, хорошую! Покупаем к пиву, к пиву берем или просто так!» Но старуха застыла и молчит, как неживая. Странно. Ведь все идет, работает, производится бесперебойно. И так день за днем. Все для человека. Для потребителя. Но случайно выжившие после катастрофы люди слоняются по своему городу будто чужие, без цели и желания.

Меня разбудил звонок в дверь. Я глянул на часы. Семь. Это всего лишь сон. Дурной сон и не более. В дверь настойчиво звонили. Какого черта?!

- Кто там? – хриплым ото сна голосом спросил я.

- Я к вам насчет продажи квартиры, – отозвались оттуда.

Я открыл дверь. Там стоял взбитый, среднего роста мужчина в черном длиннополом пальто и в старомодной шляпе с полями. Он застучал тяжелыми ботинками по полу, оставляя- после себя грязные некрасивые следы.

- С мебелью продаете? – поинтересовался незнакомец.

- Зачем же, без мебели.

- Отчего цена такая? За голые стены и сантехнику?

- Ищите дешевле! – возразил ему я.

- О, я не представился. Я Сигизмунд, могильщик или землекоп, как вам будет удобнее.

- ?

- Могилы копаю для усопших.

- А!

- Имя мне отец дал. Он из Польши был. Я литературу люблю. Знаете, там всякое, Гамлет к примеру. На актерское поступал. Неудачно. Извините за ранний приход. Позже никак нельзя. Работа у меня нервная, тяжелая. Зашел перед долгим трудовым днем.

- Вы что же, и зимой копаете?

- Очень просто. Электротенами оттаиваем землю. Кайло, лопата.

- Ого!

- Площадь маленькая, паршиво.

- Так вам не нравится?

- Нет, отчего же. Уютно. Но цена.

- Как и везде.

Сигизмунд пристально посмотрел на меня. Вытащил что-то из кармана и тихонько постучал этим по столу.

- Кстати, тут бабка на углу сушеную рыбку продает. Представляете, на рынке еще никого, а она уже торгует. М-да, старость не радость… Ну, я и купил. Прелестная рыбка, в меру соленая. Я всегда у нее беру. Может, побалуемся? Я за пивом сбегаю. Там глядишь, и о цене договоримся? А?

- Нет. С утра я не готов. А если вам квартира не подходит, поищите иной вариант.

- Отчего же, подходит, но цена!

- Обычная цена, - я стал оттирать Сигизмунда к двери, - а мне на работу пора!

Я закрыл дверь за незваным гостем и полез в ванну. «Полный дурдом, – думал я моясь, – могильщик, старуха, пиво. Ничего себе, день начинается!»

На кухне за завтраком меня саблей резанула простая, но ужасная мысль: «Откуда могильщик знал, что я продаю квартиру? Я ведь никому об этом не говорил, ничего еще для этого не предпринимал?! Надо поторопится, немедленно дать объявления о продаже квартиры во все газеты. А с этим гробокопателем лучше не связываться. Конечно, я ему солгал, сказав, что опаздываю на работу. Но надо же было его как-то выставить»!

Неделю назад я пытался прописаться. Добрался до начальника паспортного стола, но тот внимательно вгляделся в мои справки, потом сказал, что теперь я должен предоставить справку о том, где жил в девяносто первом. Я сначала не мог вспомнить, где был. Вообще из тех лет мне запомнился лишь август. Очень ветреный был месяц и балет - по телевизору. Я в тот год находился в другом городе, жил сначала в общежитии, переезжал, снимал квартиры, а вот, где именно жил не помню. Паспортистка, женщина среднего возрасте, строгая и в очках, сказала мне задушевно, что раз я не помню, придется делать запрос туда, а потом ждать «оттудова». Теперь я жду «оттудова» вторую неделю. Странное дело! Темнят чиновники.

Недавно по городу прогуливался. Остановился на мосту и глянул вниз. Широкая лента реки несла опадающие листья прочь. Я подумал тогда, что этот город очень похож на тот, который я недавно покинул. Здесь, как и там есть старая тесная центральная улица, выложенная искусственным камнем, большая река, мосты и золотые купола церквей.

Так я простоял до первых сумерек, когда вокруг запылали огни – далекие и близкие. И река стала мутно-оранжевой. Домой возвращался пешком. Я решил сократить путь и пошел не вдоль автотрассы, а узкими дворами. Но город я основательно подзабыл: воспоминания детства стерлись, поэтому очень скоро я заплутал. Раздумывая как быть дальше, присел на скамейку возле колонки. Меня окружали деревянные ветхие домишки. Почерневшее от времени дерево. Скрипнула калитка. Показался дед с ведром. Ведро ударилось об мою ногу и глухо запело.

- Кто тут? – испуганно спросил он.

- Это я, – ответил я просто. – Впрочем, вы меня не знаете.

- А ты кто? Что ты тут делаешь?

- Я заблудился.

- А куда нужно?

- На Птичью Гору.

- Я тебя не заметил, парень. Слаб на глаза. А на Птичью Гору опоздал уже!

- Куда же мне идти?

- Даже если парень, тебе скажу, то не дойдешь.

- Отчего же? - удивился я.

- Идти надо через Тришкин Двор, а там собаки уже спущены. Разорвут.

- Что за Двор?

- Раньше купец жил. Большую усадьбу отстроил. Просторный двор. Давно умер, а название осталось. Там теперь автостоянка.

- И что, иного пути нет?

Дед не ответил. Поставил ведро, нажал на ручку колонки. Застучала вода.

- Сейчас люди дурные пошли. Опасные. Но если я не приглашу тебя в свой дом, парень, я уподоблюсь им. А воровать у меня все равно нечего. Хотя сейчас убивают и просто так, ради развлечения. Пойдем чай пить, а то уже захолаживает. Ночью заморозки обещали.

Я повторил свой вопрос, но дед опять на него не ответил, а все что-то бормотал насчет погоды. Тогда я понял – путь домой сегодня для меня закрыт, и я уже никуда не попаду. Мы прошли в дом. В прихожей пахло какой-то кислятиной, везде мелкий беспорядок. Только теперь в маленькой кухоньке при тусклом свете желтой лампы я смог разглядеть гостеприимного старика. Это был человек с большими печальными глазами и обветренным резким лицом - сразу видно - переживший и повидавший многое в своей жизни. Я говорил мало, все больше слушал, а мой новый знакомый рассказывал о себе многое.

- Старуха моя, еще не вернулась. Рыбой торгует. Так и живем: я рыбачу, она продает.

- Это не та ли бабуся, которую я видел во сне? – хотел спросить я, но промолчал. Вопрос – глупее не придумаешь! Да и мало ли пенсионерок торгуют тем или иным?

- Ты, парень, я вижу, приезжий? Я тоже сюда приехал после войны. На заводах работал, потом в торговлю пошел. Все думал деньжонок скопить, зажить по-хорошему. Хотел вырваться из этого города, уехать на заработки. Не смог. В нем есть какое-то простоватое очарование. С виду город неказистый, а чем больше узнаешь его, тем больше привязываешься. И название города не русское, означает болото или трясина. Хе–хе, вот меня и засосало. Ничего, Бог даст, и ты обживешься, обселишься.

Спать меня положили в холодных сенях на раскладушке и накрыли сверху большим ватным одеялом. Я вздремнул. Проснулся от громких разговоров. Кроме голоса деда, я слышал еще один, более тонкий, видимо женский, но уж очень скрипучий, тронутый временем. Наверное, пришла бабка. Они с дедом долго о чем-то ругались и спорили, а я сгорал от любопытства поглядеть та ли это старуха из моего сна, но так и не решился.

Вскоре снова уснул. На этот раз крепко. Мне приснилась женщина с огненно-рыжими до плеч волосами. Вся такая ловкая, верткая, улыбчивая. Подманивала меня, убегала. А я никак ее догнать не мог. Потом смотрю, горит женщина. Я ведро у деда взял, воду из колонки набрал и ну обливать ехидницу. А она, пуще прежнего захохотала, прямо ведьма сущая! Кричит мне: что же ты мне тело студишь? Я горю от внутреннего огня. Ты лучше плесни мне холодной водицы на душу, я и успокоюсь.

Проснулся рано. В доме было тихо. Оделся и вышел в утреннюю свежесть, в осенний туман. Небо здесь всегда чистое, но что-то в городе постоянно дымило, оттого оно постоянно отливало маслянистым стальным блеском. Робко, нехотя щебетали птицы. Животные, в основном кошки уже были заняты своими делами, а сердобольные бабульки давно поднялись и разносили им завтрак, звали своих любимиц на разные голоса. На улицах пустынно. Суббота. Значит людям на работу не надо. И мне и не надо. Я не мог найти работу в этом городе. Куда бы я ни приходил, везде мне отказывали. В кадровых агентствах нужной мне вакансии не было. Здесь, на мой взгляд, многого не хватало: вывесок на учреждениях, муниципального транспорта, приветливых продавцов, деловых людей. Все тут ходили неспешно, и дела делались не скоро. Но жителей этого города, похоже, устраивало положение дел. Они жили издавна заведенным, удобным для них укладом. Так раздумывая, я шел по центральной улице. И вдруг вспомнил, что мне нужно купить писчую бумагу и какие-нибудь книги. В то время я много бегал по различным инстанциям и писал заявления в попытках как-то закрепиться в этом городе. А вечерами мне было скучно, совершенно нечем заняться! И телевизора нет, хоть почитать. Заглянул в магазин «Военная книга», обнаружил большой выбор тканей и штор. Выскочил, давая в очередной раз страшную клятву, не верить здешним вывескам. Зашел в «Бижутерию» и спросил по чем бумага и сколько в пачке листов.

- Ценники у вас перед глазами, - буркнула женщина в сережках и отвернулась.

Домой я возвращался пустым. Сел в низенькую и тесную, как консервная банка маршрутку. И тут на меня обрушилось:

- Молодой человек, помогите мне! Ну, что вы смотрите? Я к вам обращаюсь. Держите, держите рыбу. Падает. Ах!

Рыба действительно вывалилась из сумки, вильнув хвостом, проплыла по узенькому пространству и спряталась у меня под ногами. Я нагнулся и схватил пресноводную. Держа ее в руках, я поднял глаза и увидел напротив меня девушку, которая, словно расписная купчиха на фаянсе растопырила руки, стараясь удержать несколько авосек и сумочек поменьше у себя на коленях. Из нее, как из рога изобилия, сыпались маленькие мандарины и свертки.

- Возьмите, пожалуйста, - сказал я, протягивая ей ловкую рыбу.

- Ух, зарекалась я не ходить к подруге на день рождения! Уговорила все-таки! Держите, ловите мандарины!

Люди поднимали с пола продукты и отдавали девушке, я ловил ее очень верткие мандарины.

- О, я уже выхожу! А где конфеты? Ой, спасибо женщина.

- Расплачивайтесь, потом продукты собирайте! – недовольно пробурчал водитель.

- У меня руки заняты! Молодой человек, отдайте мои мандарины и расплатитесь за меня, я сейчас выйду и возвращу вам деньги.

До водителя было не дотянуться. Я встал и прошел немного к выходу, замешкался. Послышались голоса пассажиров:

- Скорей давайте, спешим!

- Отдайте же мне мандарины! – голосила вышедшая из автомобиля девушка.

Я расплатился и по инерции вышел наружу. Дверь маршрутного такси тут же за мной захлопнулась. Автомобиль сорвался с места, оставил меня с мандаринами в руках.

- Вы здесь тоже выходите? – спросила меня девушка с сумками.

- Нет, мне еще надо ехать, - подавленно отвечал я.

- Чего же вы медлили? А! Ничего страшного, - деловито заметила она. – Поможешь мне донести, а потом езжай куда хочешь.

Только теперь я заметил рыжие с каким-то светлым, солнечным отливом волосы. Они падали на плечи незнакомки пышной тяжелой копной.

- Нечего, то, что я вот так? Не обижаешься на меня? – спросила меня девушка, окидывая внимательным взглядом. – Мое имя Искра. Дед назвал. Коммунистом был. В честь революционной газеты. А тебя?

Я назвался.

- Что же, проводи меня, раз уж так получилось.

Искра отдала мне сумки, и мы двинулись к близлежащим девятиэтажкам.

- Меня подруга на свой день рождения пригласила, - сказала Искра. – Я поначалу не хотела, а потом согласилась.

- Почему не хотела? – спросил я.

- Понимаешь, - замялась она, - мы давно уже не виделись. Общаемся редко. А она вдруг взяла и позвонила.

Мы подошли к подъезду. Я протянул ей сумки, собираясь ретироваться, но девушка запротестовала:

- Ты, что же, уйти хочешь?

- Ну да, мне там делать нечего.

- Понимаешь, ты мне нужен, как бы для сопровождения. А то подумают, что я страдаю по Юрику. А тут ты со мной под ручку. Все ж с кавалером. Прошу, прошу, пойдем со мной. Все равно мы там долго не пробудем. Пойдем!

Она сделала такое жалостливое лицо, поглядела влажными доверчивыми глазами, словно в самое мое нутро проникла. Я обречено вздохнул и понял – деваться мне некуда и послушно поплелся за Искрой.

Дверь нам открыла симпатичная черноволосая девушка. Если бы не ее чрезмерная худоба, она была бы даже красивой. Нас пропустили в квартиру, где уже изрядно поддатые гости танцевали, другие просто ходили без надобности. В одной из комнат я заметил одного юношу. Он был хорошо одет, манерен, имел стильную стрижку, и перед тем как что-то сказать тянул долгое «э». Я заметил, как на него глянула Искра, и подумал о том, что я, наверное, старомоден и уныл. Девушка, открывшая нам дверь, и оказалась той самой лучшей подругой Искры. Звали ее Надежда. Искра пыталась уединиться с пижоном, а меня усадили за стол, один гражданин завел со мной глупый, обычный разговор, для такого застолья, где мне все чужие. Я не могу вспомнить, сколько прошло времени: мне показалось минут двадцать. Музыка на короткий миг смолкла, и я успел услышать за стеной в соседней комнате возню и крики. Я поднялся. Мой новый знакомый вцепился в меня клещом, пытаясь перекричать магнитофонный грохот и дыша в мое лицо перегаром. Я что-то пообещал ему, вырвался и пошел искать Искру. Навстречу мне попался тот самый красавчик. Испуганный и растерянный, он с немой просьбой протянул ко мне руки.

- Что случилось? – спросил его я.

- Помогите! Искра с Надей повздорили.

Мы прошли в комнату. Парень открыл мне дверь и отскочил в сторону. По полу катался живой визжащий клубок. Нечего себе! Повздорили. Мне как-то доводилось наблюдать, как дерется слабая половина человечества. Это было в перестроечные восьмидесятые, когда стали открываться первые ночные клубы и дискотеки. Я там некоторое время охранником работал. Пятнадцатилетние девчонки, перепившись дешевым портвейном, выясняли отношения так: наматывали волосы друг друга на руку и разбивали красивые накрашенные личики вдрызг. Но было это давно и не в этом городе. Я схватил обеих за волосы и растащил их в стороны.

- Сучка, дранная! – отдуваясь выговорила Искра.

Она попыталась броситься еще раз, и мне пришлось откинуть ее на диван.

- Чего застыл? – крикнул я «моднику», - уведи Надежду!

Парень неуклюже затоптался возле плачущей девушки, взял ее на руки и потащил куда-то.

Искра сидела на диване.

- Ты как? – спросил я ее.

Она откинула прядь волос со лба. Глубокие царапины попортили его.

- Ничего, – пытался успокоить я Искру. – Постой, пойдем в ванную, помоешься, у тебя кровь.

- А! – махнула она рукой. – Там сейчас Надька. Ей важнее. Ей больше досталось. Она ведь у нас нежная, а я переживу. Платком вытру.

- Тогда надо уходить.

- Идем.

Мы без особого труда просочились между недоумевающих гостей, сгрудившихся возле ванны и в коридоре. Улица пахнула на нас темнотой и ночной свежестью.

- Куда же мы направляемся? – осторожно спросил я.

- Ко мне можно.

- Но, так вот сразу.

- А, расслабься. У меня отец дома. Двоюродная сестра уехала на море отдыхать. Там сейчас бархатный сезон. У нее и остановимся. Ведь ты меня не бросишь так просто, после всего происшедшего?

- Да, то есть, нет, но…

- Спешишь куда-нибудь?

- Нет.

- Ведь ты приезжий, да?

- Ага.

- Женатый? – спросила в лоб.

- Нет.

- Ну, вот и пойдем. Я вино у Надьки прихватила, закуски кое-какой. Устроим себе праздник, раз его нам испортили.

Мне все больше и больше нравилась моя новая знакомая. Не знаю даже чем определенно. Может быть своей решительной бесшабашностью.

Уже сидя на кухне под вино, Искра рассказала мне о Надежде и о Юрике.

- Я всегда ее проблемы решала. Я знаю ее, что называется с горшка. Надя росла болезненной и робкой девочкой. Чуть что случится, она за меня пряталась. В садике от мальчишек я ее защищала, в школе давала списывать. Потом на дискотеках из-за нее попадала в нехорошие ситуации. Мне все говорили, что я от нее еще наплачусь, а я, дура, не верила. У нее с детства была привычка все от меня на халяву получать. Привыкла мои вещи таскать, а потом и парней уводить. Я со всем смирилась. Жалела. Она ведь самая несчастная. Ей всегда не везло. Бедненькая, блин! Но с Юриком она зря. Это уже перебор! Остальное ты видел. И он меня предал! Что ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь.

- Я слушаю.

- Конечно, я погорячилась.

- Мне кажется, Юрик тебе не пара.

- Замолчи! Что ты о нем можешь знать? Он ухаживает красиво.

- Я совсем его не знаю.

- Не знаешь, а спешишь осудить!

После вина мы пили чай. Говорили, но о чем - не помню. Я заметил в глазах девушки бесноватые огонечки. Я немного боялся таких вот женских взглядов. Западали они мне в сердце. А я, признаться, влюбчивый. Открою сердце, они - хвать кусочек и бежать. Воровки!

- Уже за полночь, - сказал я.

- Пора спать. Забыла сказать, диван один.

- Ничего, как-нибудь расположимся.

- Боишься?

- Чего?

- Какой ты смешной! Застенчивый. У тебя хоть кто-нибудь был? Подожди, я сейчас.

Она прошла в ванную. Я включил телевизор. Мне стало неловко. Я знал, чем это все закончиться и не хотел этого. Я испытывал какую–то трепетную нежность к моей нагловатой Искре, чего с другими женщинами у меня давно не случалось.

И в ту ночь я ее не тронул. Ее голова лежала на моих коленях, я гладил ее лицо, волосы. По телевизору показывали какие-то неправдоподобные любовные сериалы, и отсвет, блики от современного «божка», были лишь жалким повторением нашей реальной жизни, хотя и давали возможность разглядеть мне на ее верхней, капризно вздернутой губе редкий желтый пушок. Я рассказал ей о себе многое, она мне - нечего, потому что не успела: сон поймал ее в свои призрачные, липкие сети. Я еще долго переключал бесполезные каналы и накручивал на пальцы тугие, огненные завитки. Она заворочалась, что-то сонно пробормотала, затихла. Махровый халат, который был на ней, сбился в складки, при этом обнажил ноги выше колен, оттопырился на груди и показал мне маленький розоватый сосок. Я, крадучись, осторожно, протянул дрожащую руку и дотронулся до него. Заснул лишь под утро, не меняя положения: боялся потревожить девушку. Спал недолго, неудобно опершись о стену.

Проснулся в предутренних сумерках. Аккуратно, чтобы не разбудить Искру, подложил под ее голову подушку, накрыл одеялом, а сам подошел к окну. Мне здесь рассветы нравились. Поражали своим огромным на полнеба багровым великолепием. Здешние рассветы не оранжевые, не куце-желтые, а неторопливые, воспаленно-красноватые. И вот оно, началось! Из-за края степенно выплывало струящееся, зыбкое светило. Я бросил взгляд на Искру. Она коконом завернулась в одеяло, лишь маленькое ушко выглядывало наружу. Это ушко и облюбовал первый луч солнца, который сначала робко, а потом все с большей уверенностью заглядывал к нам в комнату. Он просвечивал насквозь тонкую кожицу. От этого ушко стало золотистым. Напитались красками восхода, обрели четкость и недавние воспоминания моей жизни. Отчего-то вспомнился батюшка с крестом на груди и тяжелый гроб, такое же свежее, но только весеннее солнце, настойчиво лезущее в прихмуренные узкие оконца-бойницы маленькой деревянной церквушки… Мои воспоминания прервала Искра. Она проснулась, сладко зевнула, потянулась, потом полезла под подушку, что-то нащупала там и вытащила оттуда расческу.

- Ты собрался уходить? – спросила она меня.

- Нет. В окно гляжу.

- Ты вчера рассказывал о себе, о своей жизни, но, извини, я мало что припоминаю.

…И хотелось скорбеть, а не плакать, не причитать, как это делала женщина далеко в летах, седая, с лицом, сведенным судорогой беды и утонувшем в черном платке – мать Ивана. И тяжесть на плече казалась невозможной, невыносимой. Хотя при жизни мой дружок был маленьким и тонкокостным…

- Я расскажу тебе все сначала, - ответил я Искре.

- Подожди. Я что-то начинаю вспоминать. Ты приехал к другу?

- Да. К другу моего детства.

…Поскорее бы избавиться от этой ноши! Но глинистая сырая земля на кладбище оказалась еще тяжелее и падала вниз не легко и рассыпчато, а бесформенными кусками...

- Твой друг уехал по контракту в Чечню и там погиб, верно?

- Нет. Иван погиб возвращаясь домой.

Искра уже сидела на кровати, глядясь в маленькое зеркальце, расчесывала гребнем свои рыжекудрые волосы.

- В поезде выпивал со случайными людьми, - продолжил я свой рассказ, - повздорил. А эти вагонные ухари избили, обобрали его и выкинули прямо из окна мчащегося поезда. Боевые, солдатские деньги пропали. Вот так получилось. А он мне письма из Чечни слал, мол, бросай все, приезжай, я квартиру купил, осталось немного армейскую лямку тянуть… Это была его вторая командировка туда. Там – живым удалось остаться, а сюда – мертвым привезли. И я тоже - ехал к нему на новоселье, а попал...

- Друга-то давно похоронили? – участливо спросила девушка.

- В начале апреля.

- Октябрь заканчивается. Что же тебя здесь задержало?

- Понимаешь, мать Ивана совсем от горя обезумела. Росли вместе с Иваном. Дружили семьями. Она меня с пеленок знает. И родителей моих. Бывало меня деть некуда, моя мать Валентине подбрасывала. Валентине Егоровне. А я, вредный был, орущий. В общем, они тоже подруги давние. Валентина Егоровна сначала мужа схоронила, теперь сына. Вот, хочет квартиру Ивана продать. Попросила помочь.

- Зачем, пусть бы стояла! – возразила мне Искра. – Пустила бы квартирантов, деньги бы брала.

- Я ей тоже говорил. А она мне: зачем моему Ване теперь жилище земное, когда ему чертоги небесные уготованы. А мне, говорит, ничего уже не надо, доживу как-нибудь.

- Что же ты, раньше в нашем городе жил?

- Ну да, потом переезжали много. Помотались по стране. Мои родители военнослужащими были.

- Ах, да, ты говорил! И все-таки странная у него мама.

- Она добрая, набожная очень. У нее своя логика. И вовсе она не странная!

- Прости. Я ведь так…

Искра встала с кровати и уже расхаживала по квартире в своем вчерашнем халатике.

- Сегодня воскресенье, - услышал я ее голос из кухни. Звякнула посудой. – Может сходим куда-нибудь? Я тебе город покажу. Два года экскурсионной деятельности не прошли даром.

- Зачем, я знаю город. Забыл, правда, многое…

- Город вырос, изменился. Давно уехал отсюда?

- Лет пятнадцать, может больше.

- Ого! Значит, экскурсия предстоит по полной программе, как для иностранца!

Мы отправились гулять по городу. Ездили в отдаленные исторические места. Искра действительно оказалась знающим и хорошим гидом. Но я был рассеян и не заинтересован. Меня занимало одно: я глядел на ее полные, ритмично двигающиеся губы и мне хотелось целовать их. Целовать нос, лоб, глаза, всю ее. Желание становилось все навязчивей, острее. Мы стояли возле какого-то памятника, когда я нетерпеливо и даже, наверное, грубо схватил Искру за руку и прижал к себе. И тут же ослабил хватку, испугался, что она уйдет, а я не добьюсь желаемого. Но девушка все поняла и прижалась ко мне плотнее. Словно какие-то заговорщики, которые думают об одном и том же, знают то, чего не знают другие, мы молча поймали «тачку», молча поехали на квартиру, которую покинули утром. Забыв о существовании лифта, мы взлетели на шестой этаж. Как воры тихо проникли в квартиру, небрежно разделись и прошли в комнату. У Искры почему-то оказался длинный шарф, обвивающий несколько раз ее шею. Я же был раздет по пояс, хотя не помню, чтобы сам снимал с себя одежду. Я схватился за ее мягкий шерстяной шарф, как за спасительный круг. Она спросила меня:

- Ну, как тебе город?

- Он прекрасен, очарователен!

- Правда? Ты не обманываешь?

- Как ты хороша на вкус.

Я целовал ее шею. Шарф валялся на полу.

- Нам будет хорошо здесь!

- Нет! Я не могу прописаться, я не могу устроиться на работу.

- О, это пустяки! Я помогу тебе, доверься мне. У меня там, наверху, есть знакомые люди. Они очень влиятельны… Я, я помогу тебе!

Звонко ударилась об пол и покатилась в неизвестность пуговица от ее кофточки. Ужасно тугие пуговицы! Она рассмеялась. Я выудил из памяти детскую игру, в которую мы играли на улицах этого до боли знакомого и одновременно чужого мне города. Я стащил бобинную кассету из дома (потом получил от отца), и мы ловко опутали наш двор, а сами спрятались в кустах. Прохожие спотыкались, ругались, озирались по сторонам. Большая грузная тетка, наша соседка по площадке со слесарем дядей Вовой изловили меня. Остальные убежали, а я не успел. Она отругала меня и заставила очистить двор от легких коричневых нитей. Я принялся за дело, но запутался в пленке и упал, расцарапал себе коленку. А тетка, ворча, кинулась помогать мне. И вот теперь, я испытывал ощущение чего-то хорошего, немного опасного и запутанного.

Целых два дня мы провалялись в кровати. Искра взяла отгул на один день или подменилась с кем-то, я точно не знаю, но воскресенье и весь понедельник она провела со мной, чему я был рад необычайно.

Я не знаю, можно ли назвать мои чувства серьезными, но то, что я испытывал к девушке, было сильнее обычной влюбленности. Это было острое чувство необходимости в самом человеке. В то же время я нуждался в ее молодом, упругом теле, в ее голосе, взгляде. Я даже не могу сказать точно, что преобладало во всем этом: плотское влечение или духовное родство. Один день мне казалось: только секс связывает нас и держит друг возле друга. Другой день я не мог наговориться с ней вдоволь, хотя и новостей не особенно много, но для меня были так значительны эти мелкие и пустые разговоры.

Во вторник мы расстались: Искра ушла на работу (она работала банковским служащим), я вернулся в квартиру моего покойного друга. Войдя в жилище, я обнаружил следы какого-то чужого, не моего пребывания. В коридоре валялся небольшой кусок телефонного провода, везде грязно, натоптано, дверь в ванную открыта. На столе в комнате стоял стакан с водой. В недоумении я прохаживался по квартире, потом кинулся проверять, не пропало ли что-либо. Вещи и деньги на месте. Отлегло от сердца. Опустился в кресло, одолженное у Валентины Егоровны, (вообще, вся мебель в квартире принадлежала ей, кроме двух табуреток, купленных мной совсем недавно) и только тут заметил новенький, коричневенький телефонный аппарат. Подошел, поднял трубку. Гудок. Работает! Вдоль плинтуса протянулся натянутый и закрепленный на совесть телефонный провод. Подошел к входной двери. Ага, вот просверленная дырка для провода. Открыл дверь. Вот он тянется дальше. Закрыл дверь, вернулся в квартиру. Кто-то в мое отсутствие установил телефон. В полной растерянности я остановился посреди комнаты. Глянул на стол и обнаружил записку следующего содержания:

Уважаемый Николай Владимирович!

Извините за самовольное вторжение, но надеюсь, Вы поймете, простите наш поступок и оцените заботу о каждом жильце нашего дома. Дело в том, что наш дом борется за звание лучшего в К..ом районе. Мы рады возрождению старых традиций, несмотря на социальные потрясения и смутные времена, и думаем, что Вы разделите радость по поводу этого известия вместе с нами. Постановлением мера города от такого-то месяца и числа текущего года, на это звание может претендовать дом, кроме уже известных условий, только полностью телефонизированный. Мы Вас ждали два дня, но так и не дождались, поэтому решили взять инициативу в свои руки. Кроме Вас мы обеспечили телефонной связью еще нескольких не очень дисциплинированных граждан. Если у Вас возникли вопросы или претензии, то позвоните по следующим номерам или узнайте по такому-то адресу...

Председатель домоуправления:

Бухгалтер домоуправления:

Актив дома:

P.S. Так как вы не являетесь жильцом нашего дома, а проживаете в квартире видимо в качестве квартиранта или еще как, хотя настойчиво пытаетесь прописаться сюда, то за проведение телефонной связи можете не платить, а передайте наше послание Валентине Егоровне. Пусть она внесет указанную сумму на обороте письма.

Все подписи были неразборчивы. Завершали данное послание две жирные расплывшиеся печати. Минуты две я стоял в полной растерянности, можно сказать в прострации. Потом перевернул лист, увидел цифру с тремя нулями и забеспокоился. Постановили, установили! Молодцы, какие! Не поинтересовались моим мнением! Ладно, про себя молчу! Но спросить у матери разрешения, не так давно похоронившей сына, могли ведь? Может этот телефон ей и не нужен вовсе! Конечно, никакого письма Валентине Егоровне я передавать не буду, тем более платить за него ей не придется. Сейчас я позвоню, нет, лучше схожу и скажу им, чтобы убрали телефон. Пусть борются за звание дома другим способом!

Или еще как! Настойчиво стремлюсь прописаться! Я помогаю Валентине Егоровне продать квартиру, так как после смерти Ивана она разболелась (скорее душевно, нежели физически) и никак не может вернуть себе спокойное состояние духа. Дело затянулось, деньги у меня на исходе, надо работать, а без прописки не устроишься. Временно хотел за деньги, но Валентина Егоровна запротестовала. «Что же ты, - говорит, - у чужих людей на время, и еще деньги платишь! Уж лучше в квартиру к Ивану. Вы же, как братья с ним были. И живи пока там, чего жилью пустовать». Только попробуй тут, пропишись! Не дают.

Все это я успел передумать по пути к обозначенному в письме адресу. Домоуправление находилось через два квартала на первом этаже жилого дома. Дверь оказалась закрытой. На ней висело расписание работы. Сегодня выходной. Значит в среду. День я провел в томительном ожидании Искры.

Вечером пришла Искра и принесла хорошие вести. Она обо всем договорилась. В паспортном столе у нее работает родственница. Мне надо лишь прийти завтра утром и сказать ей, что я от Искры, заполнить бланки и отдать паспорт и меня пропишут без всяких проволочек. Я показал ей телефон и письмо. Она не очень-то удивилась, но советовала не раздувать скандал и никому не рассказывать об этом, а заплатить по-тихому. Я промолчал и остался при своем мнении.

На следующее утро я направился в домоуправление, но застал лишь мужчину в рабочей одежде. Тот сидел на единственном стуле за единственным столом, на столе лежал большой газовый ключ. Я догадался, что, по-видимому, это слесарь или кто-нибудь из рабочих и спросил у него, где я могу увидеть председателя или кого-нибудь из начальства. Мужчина, равнодушно поглядел, как бы сквозь меня и объявил, что все придут позже, когда он и сам не знает, потом закурил. Я покрутился немного и вышел. Погулял немного по городу, вернулся домой пообедать, решив навестить авторов письма во второй половине дня. Но как только я переступил порог, раздался звонок, первый телефонный звонок. У него был такой неприятный и дребезжащий «голосок», и я даже и не понял сначала, что в квартире могло издавать такое неблагозвучие. Я поднял трубку и проскрипел неуверенное «ало».

- Здравствуйте, Николай Владимирович! – услышал я в трубке.

- Здравствуйте, а кто это говорит?

- Как быстро вы забываете хороших людей, ай-яй!

- Кто же все-таки говорит?

- Сигизмунд.

- А, да, я не узнал вас. Долго жить будете. Ведь мы и виделись всего-то один раз, поэтому…

- Я вас помню. Более того, я обдумал вашу цену за квартиру и считаю: нам надо сегодня же встретиться.

- Значит, вы согласны?

- Давайте встретимся на Старом мосту через час и обговорим все подробно.

- Хорошо, я буду.

Желтые листья по-прежнему падали в воду, как и несколько дней назад, когда я стоял в сумерках на мосту один. Только не было вечерних огней, а вода слепила глаза, словно туда закинули множество блесен, которыми рыбаки обманывают рыбу и, поймав на крючок жертву, торопятся быстрее намотать прочную, невидимую леску на катушку, держа обеими руками напряженный спиннинг. Сигизмунд уже был там все в том же черном длиннополом пальто и шляпе, надвинутой на глаза. Он показался мне серьезным, то есть совсем не таким как при первой нашей встрече – дурашливым и веселым. Землекоп заметил меня, но не подал виду. Я замедлил шаг, мне и вовсе вдруг захотелось уйти.

- Опаздываете, опаздываете, уважаемый, - не замечая моей протянутой руки для приветствия, сказал Сигизмунд.

- Нет, - возразил ему я, - у меня в запасе еще пять минут.

- Я не привык ждать! – в его голосе послышались нотки высокомерия.

Я промолчал.

- Что же, квартирку, не продали еще? – спросил Сигизмунд.

- Нет.

- Предлагаю разойтись красиво.

- Не понял.

- Объясняю. – Тут он сделал паузу. Вытащил пачку сигарет, жестом предложил мне.

- Не курю.

Сигизмунд закурил.

- Я мирюсь с тем, что ты увел мою «маруху», а ты уезжаешь отсюда.

- Какую «маруху»? – удивился я.

- Искру. Понял теперь? Со мной она была, пока ты не приехал!

- Она нечего мне не говорила о тебе.

(Вот и на «ты» перешли).

- И не скажет, – выдыхая мне дым в лицо, произнес землекоп. – Здесь никто ничего про меня не скажет, а сделает, как я велю!

- Эй, эй, повежливее, Сигизмунд!

- Уезжай, уезжай из нашего тихого провинциального городка! – словно не слыша меня, проговорил он. – Ты хороший человек, тебя ждет лучшее, а здесь пропадешь… С Валентиной Егоровной мы договоримся.

- Не понял! О чем это договоритесь? И кто это мы?

- «Мы», это «мы».

- А Юрик тоже с вами?

- Какой Юрик?

- Из-за него Искра чуть свою подругу не прибила. Ну, Юрик, такой женоподобный, кривляка! Разве Искра тебе нечего о нем не говорила?

- Юрик это так, игрушка. – Окурок полетел в воду. – Понимаешь, я дал ей все. Да я старше ее, у меня много дел. Я не могу посвящать ей много времени. Поэтому иногда и появляются эти Юрики. А он никто, дерьмо! Захочу, и завтра его не будет.

- Да кто ты такой? Не много ли на себя берешь? – разозлился я.

- Я Папа этого города.

- Папа?

- Ну, да.

- А! – рассмеялся я, – типа Крестный Отец?

- Сообразительный. Только я не пугало киношное, а человек, реальный человек.

- Ага! И все у тебя в кулаке: милиция, мэр, там администрация… марионетки на ниточках.

- Нет. Просто они умные деловые люди, которые желают хорошо жить.

- Насмешил.

- Не веришь? Ах, ты, Николаша, Николай. Упрямец! Игорь Игоревич! Что вы, там, скучаете? Идите к нам!

Сигизмунд кому-то махнул рукой. Я глянул туда и только сейчас заметил две черные иномарки, всего в нескольких метрах от нас, возле кустов, но так искусно поставленные, что и не заметишь сразу. От них отделился человек в кожаной куртке. Она была расстегнута, из-под нее выглядывал дорогой темно-синий костюм. При галстуке, отутюжен, гладко выбрит и пахнущий духами, этот человек произвел бы на меня благообразное впечатление, если бы не его татарские бегающие глазки на дородном с двойным подбородком лице. От землекопа Игорь Игоревич отличался услужливостью и радушием. Он долго тряс мне руку, улыбался, потом представился:

- Мэр города, мэр города. Очень приятно видеть свежего человека в нашей тихой провинции.

- Хватит комедию ломать, Игореша. – тихо сказал Сигизмунд.

- Но…

- Иди, давай в машину. Скоро поедим. Вот человека отпущу, и поедим.

Игорь Игоревич смешался, пошел пятнами, потом пожал плечами и попятился к кустам.

- Теперь ты понял, кто это «мы»? – ухмыльнулся Сигизмунд и полез за второй сигаретой.

- Не убедил! – не сдавался я, – так любого человека можно привести и представить мэром.

- Чудило! Что же ему удостоверение тебе надо было показать?

- А может и надо!

- И мне паспорт показать? Только ты нечего там не увидишь. Обычный российский паспорт.

- Что же ты, Папа, врал мне: я, де землекоп, Шекспира люблю.

- Землекоп. Люблю Шекспира. Это правда. Мне нравится присыпать землицей таких вот, непокорных как ты.

- Ага! Угрозы…

- Предупреждение.

- Что же ты с квартирой-то делать собираешься?

- Не твое дело. С Валентиной Егоровной договоримся. Она подпишет бумаги. А ты вот, не мешай лучше!

Тут меня охватил гнев. Огненный шар зажегся в моей голове. Я схватил за грудки Сигизмунда и закричал:

- Ванька, за таких как ты, в Чечне был, воевал, кровью себе жилье зарабатывал! И матери - горе, а вы и на нем поживиться умудряетесь, навозники! Ванька…

Сигизмунд коротко и точно ударил мне поддых. Я согнулся. Он поддержал меня своим плечом и зашептал на ухо:

- Ну, ты, шелупонь! Если бы не Искра, я бы и не разговаривал с тобой.

- Это она попросила… - я задыхался, мне было трудно говорить.

- Она, она! В ногах у меня валялась. Умоляла, чтобы я ничего не сделал с тобой. Я слово дал. Поэтому давай, не вынуждай меня…

- Что же вы так мерзко работаете? – не унимался я, – граждан недвижимости лишаете?

- Масштаб не тот. Не размахнешься. Сам видишь, городишко маленький. Захолустье. Вот и приходиться копытить по децлу, - переходя на более привычный для него жаргон, ответил Сигизмунд. - Надеюсь, ты все понял. Повторять не надо? Уезжай! Если, что я ведь и на крайние меры пойду, через Искру переступлю, потом найдут где-нибудь...

Он похлопал меня по плечу и направился к авто, а я остался: униженный, проигравший и злой.

Я все-таки не собирался поднимать лапки вверх. Для начала я решил немедленно сходить в домоуправление и добиться, чтобы телефон убрали. А то, ишь, обстраиваться уже стал, папа! Потом надо прописаться, серьезно поговорить с Искрой. Если понадобиться, я и в прокуратуру обращусь. Ведь должна же быть в городе какая-то оппозиция?!

Я вихрем влетел в домоуправление. Там за единственным столом, на единственном стуле сидела полная женщина лет пятидесяти.

- Вы и есть председатель? – резко спросил я.

- Я! – сказала она мне с вызовом, выставив вперед грудь третьего размера.

- Немедленно уберите телефон из квартиры двадцать пять!

- А! Меня предупредили, что вы можете прийти.

- Слышите меня! Как вас там?

- Маргарита Алевтиновна.

- У вас, значит и здесь все схвачено! – в ярости я заходил по полупустой комнатке.

- Не кипятитесь. Поймите, это не от меня зависит. Игорь Игоревич издал постановление…

- Видел я вашего Игоревича! Он разрешил мне. Немедленно! Алевтина Маргорыновна!

- Да не орите, вы, бешенный, ей-богу! Я двадцать лет здесь работаю, и никто не смел со мной так разговаривать! Если разрешил, то где бумажка?

- Я, я забыл взять. Он подписал. Она осталась у него, – соврал я.

- Сходите и возьмите.

- Мне некогда, понимаете, я спешу!

- И вообще, Валентина Егоровна является хозяйкой квартиры, она должна решать…

- Она больной и несчастный человек, у нее нет денег, чтобы заплатить за телефон. И я, я представляю ее интересы.

- Адвокат что ли?

- Адвокат.

- И куда старушка лезет, - буркнула тихо Алевтиновна, - против системы прет.

- Что? – услышал я, - я на вас жалобу напишу в органы!

- Ладно, ладно! Идите к Васе.

- Кто это?

- Телефонный мастер. Он все обратно вернет. Только потом ко мне зайдите с бумагой, подписанной мэром.

- А где мне найти его?

- Бабулю знаете, что сушеной рыбкой торгует?

- Ну?

- Так это ее сын. У нее спросите, она скажет.

- И ключи мне отдайте! Не смейте лазить в частную собственность!

- Дубликаты ключей хранятся у меня в надежном месте, на случай чрезвычайной ситуации…

- Немедленно! – заревел я.

Маргорыновна открыла рот, потом нагнулась под стол, заскрипела деревом, видимо открыла ящик, долго копалась, все-таки достала и кинула мне на стол ключи. Я схватил их и вышел вон. Помчался на рынок. Я, правда, эту старушку никогда не видел (во сне не считается), но много слышал о ней: сначала от Сигизмунда, теперь вот от Алевтины, тьфу! От Маргариты… Вот она! Только семечками торгует. Ассортимент сменила.

- Бабушка, уважаемая! – кричу я ей на ходу, останавливаюсь, перевожу дух. – А сын ваш где? Мне с ним срочно поговорить надо!

- Сын-то? – ошарашенно переспрашивает бабка. – Так это, не было у меня сыновьев-то, только дочеря, да и те в других городах живут. Замуж повыходили и уехали.

- Как же это? – удивляюсь я, и, не зная, что сказать, горожу, - а рыбка-то сушенная закончилась?

- Ах, сынок! Да ты меня с Фросей спутал.

- С какой Фросей?

- Ну да, это она рыбой торговала, и сын у нее есть Вася.

- Как же мне с ней встретиться?

- Встретишься, милый, всему свое время. Молод ты, не торопись.

- Мне сейчас нужно, бабуля! – не могу понять я, о чем это она.

- Я ж говорю, представилась Фрося, царство ей небесное!

- Умерла что ли?

- Умерла, умерла, – запричитала старуха, - раба божья… Не мудрено: девятый десяток разменяла. Инфарт микарда признали. Упала прямо тут, на улице. Так и лежала, только пальтишко расстегнулось, платьешко тоненькое! Выбилось и на ветру трепетало. Прямо, как флаг, ей богу! У меня на глазах. Трогать запретили, чтобы, значит, удостовериться, что своей смертью…

- Когда это случилось? – перебил я ее.

- Почитай вторая неделя пошла.

Тут неожиданная мысль посетила меня.

- А где, где она жила?

- Фрося-то?

- Да, да.

- Вот же дом, - махнула бабушка рукой, - желтый выглядывает. Она на выходные к сыну приезжала, а так с дедом одним сошлась…

- Номер квартиры?

Она сказала, я поспешил туда. Квартира находилась на первом этаже, так же как и квартира Ивана. В левой стороне. Постучался. Дверь мне открыл молодой парень в грязной строительной робе. «Неужели Вася?! – подумал я. – Ремонт делает?» Парень выжидающе поглядел на меня.

- Мне бы, пожалуйста, кого-нибудь из бывших хозяев, - попросил я.

- Хозяев нет. Была какая-то бабка. Слышал, что она вроде к деду ушла. У него там дом за автостоянкой, за Тришкиным Двором.

- А сын ее?

- Сын? Я про него ничего не знаю. А был ли он?

- Должны же быть какие-нибудь родственники!

- Может и есть где-нибудь, только мне до них никакого дела нет!

- И кому теперь эта квартира принадлежит? – спросил я.

- А вы, собственно кто?

- БТИ! – наугад бухнул я.

- Фирме. Слышали, небось: «Сигизмунд и Ко». Известная компания в городе. Они еще благотворительностью занимаются. Вот нашу бригаду наняли, под офис ее переделать.

- Хорошо, спасибо за информацию!

- Всего доброго!

Быстрее к деду, у которого я ночевал! Может быть, я успею предупредить его!

Но и там весело стучали топоры, сновали рабочие. Расширяли двор и делали пристройку к дому. Куда исчез дед, я спрашивать не стал.

Тот день мне показался коротким. Я потратил время на бесполезную беготню и возвращался домой совершенно уставшим и поверженным от осознания всей открывшейся мне правды.

Искра в тот вечер не пришла, но она позвонила мне. От ответа на мои настойчивые вопросы девушка уклонилась. Да я уже сильно и не желал ничего знать. Мне и так хватило. В тот вечер на меня навалилась депрессия. Я отчего-то вспомнил лица родственников, друзей и знакомых, когда они поверили мне и поняли, что я, твердивший несколько лет подряд о том, что мечтаю уехать на родину моего детства, наконец, действительно, совершенно точно уезжаю, и может быть, больше никогда не вернусь. Недоумение, удивление, досада, разочарование – вся гамма этих чувств выступила на их лицах так, как проявляется композиция рисунка в общем, написанного маслом, когда видишь его издалека. Близко же, улавливаешь отдельные детали, но никак не можешь увязать их в единое целое. Да, тогда, там я не мог понять, почему они так реагируют на мой отъезд. Мне казалось, друзья не понимают меня или завидуют. Даже подумал, что некоторых, скрывавших свое истинное лицо, я вывел на чистую воду. И только здесь и теперь я понял, как ошибался. Я понял, что мечты должны оставаться мечтами, и совсем необязательно воплощать их в жизнь, иначе это будут уже не мечты, а цели, которых непременно надо добиться и реализовать материально. Ведь все хорошие, покинутые мной люди, твердили мне то же, но каждый о своем, о сокровенном, и тоже не один год, и все же не пытались изменить свою судьбу. Поэтому для них я был предателем и безумным нарушителем традиции. И вот я одинокий, нахожусь в чужой квартире, совершенно не к чему не привязанный с тяжелым сердцем, никак не знаю с чего начать, чтобы распутать клубок обстоятельств, куда был втянут глупой волей случая. И я вдруг ощутил знакомое чувство, которое испытал единожды в детстве, когда бежал вместе со своим «корешком» по крымской степи. Вдалеке мы увидели множество деревьев и почему-то вообразили, что это стена зелени должно быть большим лесом (откуда в степи лес?!). Когда же мы, запыхавшиеся, уставшие достигли долгожданной тени деревьев, они оказались жалкой, узкой, искусственно посаженной людьми, так называемой, лесополосой.

На следующий день ближе к обеду я решил отправиться в паспортный стол. Но перед этим я узнал телефон администрации. Позвонил. В трубке услышал приятный женский голос и я попросил связать меня с мэром города. Меня долго соединяли. Наконец трубка серьезным голосом произнесла:

- Секретарь слушает.

- А с Игорем Игоревичем я могу поговорить? – поинтересовался я.

- Представьтесь.

Я назвал свое имя и фамилию.

На том конце провода возникла пауза. Видимо, раздумывали: стоит ли беспокоить мэра.

- Позовите его! Поверьте, он захочет, очень захочет поговорить со мной! – успокоил я секретаря.

- Минуточку!

- Алло! – услышал я немного настороженный, фальшиво обрадованный голос Игоря Игоревича. – Очень рад гостю нашего города! Чем обязан?

- Передайте своему Сигизмунду, что я никуда не уеду! Я собираюсь здесь остаться и надолго! – и бросил трубку.

Потом я пришел в паспортный стол и, отстояв долгую очередь, попал в «заветный» кабинет, сказал волшебные слова: «Я от Искры». Обычно медленное колесо бюрократии завертелось с невероятной быстротой. Мне предложили «погулять» с полчаса. Когда я вернулся, штамп с пропиской утвердился в моем паспорте. Я, конечно, не питал особых надежд на то, что это остановит Сигизмунда в осуществлении плана по присвоению чужих квартир. Хоть нервы ему попорчу! Я шел по главной улице города, навстречу мне по дороге ехал милицейский «бобик». Он вдруг завернул на тротуар и резко притормозил передо мной. Я невольно отшатнулся и задним умом понял – это за мной. Из машины вылез крепыш и потребовал паспорт. Я предъявил. Он долго изучал документ. При этом волосатая бородавка на его носу, видимо от усердия, созрела и стала янтарно-красной. После этой процедуры он предложил мне проехать. Когда приехали, меня поместили в «обезъянник». Наверное, часа через два дверь отперли и в камеру зашли двое. Один был все тот же с бородавкой, другого я не знал, но по звездочкам на погонах определил – капитан.

- Ага, вот он, пьяница и дебошир! – громко произнес капитан. – Что молчишь? С бодуна бо-бо?

- Я не пьян.

- Сопротивление властям?! Колунов, разъясни ему, кто здесь право имеет!

- Встать! – крикнул крепыш.

Я поднялся со скамьи и тут же получил удар резиновой дубинкой под колени и упал на четыре точки.

- Бей хорошо, но аккуратно, чтобы следов не оставлять, - услышал я голос капитана.

Следующий удар я получил по спине, потом еще и потерял сознание.

Я очнулся и ощутил боль во всем теле. Ломило мышцы, словно после хорошей физической нагрузки. Ощупал себя. Вроде кости целы. Потрогал лицо. Чистое, не тронули. Не знаю, сколько времени я провалялся. Вскоре я впал в болезненное забытье и очнулся от голосов за дверью. Я уселся. Дверь открылась, и вошел капитан.

- Оклемался, герой! – усмехнулся он. – Тебя же предупредили, как человека. Сказали, уезжай, а ты, что же удумал, выползень? Порядочным людям жить мешаешь. Ничего, мы тебя воспитаем. Это наша работа.

- Мне позвонить можно?

- Можно Машку через ляжку!

- Я имею право.

- Ты так нечего и не понял?

Капитан провел пальцем по тонкой щеточке усов над верхней губой, приосанился, расставил ноги пошире, руки положил на пояс и резко ударил меня в грудь ногой. Меня согнуло пополам.

- Удовлетворен в правах?

Я отдышался. Неожиданно меня охватила отчаянная ярость. Собрав все свои силы, я вскочил на ноги, сделал шаг к капитану. Он не ожидал от меня такой прыти и попятился назад, но сразу оправился, и зло сощурив глаза проговорил:

- Хочешь задушить? Давай, я помогу тебе.

Он расстегнул две верхние пуговицы и ждал, когда мои руки сомкнуться на его бычьей шее. Я преодолел искушение и опустил руки.

- Что же ты медлишь, паскуда! – прохрипел капитан. – Это уже на срок тянет. Давай же!

Но я уже стоял перед ним, опустив голову.

-Арры! – зарычал капитан и пнул меня в живот. Я отлетел к стене и ударился об нее головой.

Мое сознание снова помутилось. Меня затошнило, но я сдержался. Я с трудом приподнял голову. Послышались торопливые шаги по коридору. В камеру вошел крепыш, прикрыл дверь и зашептал что-то на ухо капитану. Тот изменился в лице.

- Она уже здесь? – спросил он.

- Так точно.

- Я сейчас, а ты его в порядок приведи!

- Слушаюсь!

Они вышли, но крепыш очень скоро вернулся. В руках он держал бутылку водки и стакан. Он помог мне подняться, усадил меня на скамейку, вытащил из кармана серый носовой платок, больше похожий на тряпку, обтер мне лицо, потом плеснул водки в стакан и поднес к моим губам.

- Пей, живчик! И давай отсюда. За тобой там дамочка пришла. Ждет.

Водка обожгла внутренности и живительным теплом разошлась по организму. Крепыш налил еще. Я снова выпил. Поднес свою фуражку, чтобы «занюхать», но я отказался. Придерживая, он вывел меня из камеры и повел по длинному коридору. Прошли через «вертушку» и я увидел Искру. Она сидела на маленьком стульчике прямо возле входа. Возле нее крутился капитан. Улыбчивый и галантный. Я заметил у него зажатую в кулаке тысячу. Капитан глянул на меня и спрятал руку в карман.

- Вот, - кивнул в мою сторону он, - ваш кавалер в лучшем виде! Свеженький, румяный!

Я действительно раскраснелся и чувствовал горячность своей кожи. Скорей всего от водки. Искра поднялась навстречу мне. Внимательно осмотрела меня и, заметив что-то, нервно закусила губу. Мы вышли на воздух и сели в такси, на котором приехала Искра. Я еле дошел до дома. Искра поддерживала меня и вошла вместе со мной в квартиру Ивана. Как только дверь за нами закрылась, я ощутил упадок сил и, не раздеваясь, упал на постель, провалился в ночь.

Проснулся я лишь вечером следующего дня. Прошел на кухню, поставил чайник и обнаружил записку от Искры, где сообщалось, чтобы я нечего не предпринимал, она скоро придет и разъяснит ситуацию. Скоро вернулась Искра. Она старалась быть тихой и незаметной, долго была в ванной, потом попросила меня налить и ей чаю. А меня просто распирало от эмоций. Но я не мог решить, как мне повести разговор в мою пользу. Она знала больше, чем я. И еще, как поступить: поскандалить с ней, или спокойно все выяснить? Инициативу взяла Искра:

- Уезжать думаешь? –спросила она.

- Думаю, думаю. Только хрен вам всем я уеду, пока не посажу твоего дружка Сигизмунда! – прорвало меня.

- Он уже давно не мой.

- В прокуратуру завтра же, с утра!

- Не ходи, не стоит.

- Нечего со мной не случится. Ты меня вытащишь, если что. Сунешь тысячу, другую, заручишься поддержкой Сигизмунда!

- Прекрати!

Искра перестала пить чай и заходила по кухне.

- Давай спокойнее! Ты ведь нечего не знаешь. Ты не знаешь, что это за люди.

- Они бандиты, а не люди!

- Да, да! Тогда тем более тебе надо уезжать!

- Только не пойму, как ты могла с ними спутаться?

- Хорошо, я расскажу. Я знала Сигизмунда еще до того, до всего этого. Он очень хороший человек… был. И сейчас, если приглядеться, в нем осталось…

- У него оскал волка! Он даже смеяться не может, только ухмыляется! – в сердцах я стукнул чашкой об стол, и она развалилась надвое.

- К счастью, - вздохнула девушка, – Сигизмунд мне как-то сам признался, что ему тошно, но остановиться он не может. Понимаешь, власть затягивает. Ты стремишься получить власть, а власть получает тебя. Тебе кажется, что ты все делаешь по собственной воле, но власть, которая образует систему, дает тебе лишь иллюзию этого, на самом деле она управляет тобой. Но замечаешь это слишком поздно, когда уже дел натворил.

- Я понял, о чем ты. Только сейчас туману напускать не надо. И оправдывать Сигизмунда. Я знаю, вы были любовниками, и для тебя он хороший. Ты его любишь, а меня использовала.

- Глупый, глупый, глупый, мой! Если бы, разве бы… Да я бы уже давно! А я здесь, рядом с тобой, на последнем дыхании! И мне, и мне плохо. И я всю ночь плакала, пока ты спал, потому что знала: они тебя били. Все, что в моих силах, все сделала!

- Искра, Искорка моя! Зачем так, не надо!

Я обнял ее. Она доверчиво уткнулась лицом мне в грудь. Скоро моя рубашка стала влажной.

- Я уговорила Сигизмунда встретиться с тобой. Он хотел с тобой по-другому. Он смеялся, унижал меня, и мне хотелось плюнуть ему в морду, а я умоляла, просила.

- Ах, ублюдок! Я его! Я убью его!

- Нет, нет! Это страшные люди. Люди способные на все! Если бы только Сигизмунд был повинен во всем. Там - организация. И ты никогда не доберешься до него! А если и доберешься, нечего не изменишь!

Искра утерла слезы. Лицо ее приобрело необычайную серьезность. Я убрал осколки кружки в мусорное ведро. Похоже, Искра была более собранна, по-деловому настроена. Я же находился в полной растерянности и не знал, что дальше делать. Она что-то задумала, или мне показалось? Чтобы не показать своего бессилия, я прошел в комнату, достал из-под кровати чемодан и стал уверенно собирать вещи.

Искра прошла за мной следом. Она молча наблюдала за моими приготовлениями к отъезду, скрестив руки на груди.

- Осталось билет купить, - сказал я.

- Я купила. Уедешь завтра утром, – тихо произнесла Искра.

Мне попалась на глаза стопка газет. Я схватил ее и швырнул на пол.

- Неужели нельзя, что-нибудь придумать?! – закричал я.

Искра печально покачала головой. «Подстава? Искра с Сигизмундом заодно? Хорошо держится! И никакой он не мафиозник, а так, мелкий мошенник. Слон надувной. Ткни и лопнет», - крутилось в моей голове.

- Тогда, собирайся, вместе поедем.

- Невозможно, нельзя.

- А! С этого и надо было начинать! Значит, мои подозрения оправдались…

- Ничего это не значит! Я должна остаться здесь. Это было непременным условием в нашем договоре с Сигизмундом. Он оставляет тебя живым и Валентину Егоровну в обмен на меня. Поэтому я никуда не еду.

- Зачем же ты ему нужна, ведь вы расстались?

- Да, но надо знать характер Сигизмунда. Его властная натура не привыкла мириться с потерями. Понимаешь, он не видит во мне человека, он видит предмет, над которым он потерял власть, и которую надо восстановить.

- И ты с радостью отдашься в руки победителю!

- Не надо иронии. Я сегодня устала доказывать, что я не верблюд. Я очень, очень устала.

«Нет, похоже, она не лжет. Она боится за меня, - стал я «гонять» в голове сумбурные мысли, - а я боюсь за нее. Но если я не уеду, Сигизмунд как обещал, убьет ее. А если уеду? Ах, почему, почему она не хочет покинуть этот чертов город со мной? Все равно бандиты не оставят ее просто так. Я останусь, и мы погибнем вместе. Уеду - появится шанс у Искры. Или он у нее и так есть? Или она является приманкой, подставной штучкой для меня и нечем не рискует? Тогда рискую только я один. Она убедила меня в том, что я должен обязательно уехать. Никакие уговоры Сигизмунда и побои его сподручных не втолковали бы мне так быстро это, как сделала Искра, сюда примешивается еще и страх потерять ее навсегда. Или Сигизмунд проговорился, и действительно осуществит убийство Искры, или он и Искра договорились давить мне на психику. Он – сволочь, но, я полагаю, лишние трупы ему тоже не нужны. А если все на самом деле так, как обрисовала ситуацию мне Искра? Или это всего лишь хорошо разыгранный спектакль специально для меня? Запутался, совсем запутался. Должен ли я доверять Искре до конца? Знать бы, любит ли она меня, или это всего лишь игра, подлая, страшная игра в чувства?!»

Пока я находился в раздумьях, Искра переменилась, в ее глазах показалась нежность. Она даже улыбнулась, хотя мне показалось, будто девушка при этом плотоядно облизнулась. Потом Искра села на кровать, стала снимать чулок, сначала с одной ноги, потом с другой. Я решил быть внешне спокойным. Но понимание того, что она сейчас управляет ситуацией, раздражало меня. Я почувствовал, что я могу больше выведать у девушки, если буду с ней более ласков. Сняла платье. Попросила расстегнуть лифчик. Какие упругие! Только-только в ладони помещаются! Запах женщины. Не удержаться!

Утром следующего дня мы вышли под дождь. Он был теплым и незаметным. На остановке уже стояло несколько человек. Подходили еще. Скоро появится автобус, который увезет меня на вокзал, а там поезд помчит меня дальше. На вокзал Искра со мной не поедет. Сказала, что так, якобы, безопаснее.

- Надо бы зайти к Валентине Егоровне, объясниться, а то подумает, что бежал, – сказал я

- Я ей все объясню сама, - успокоила меня Искра.

- Я напишу, когда приеду, оставь адрес.

- Лучше не надо. Напиши Валентине Егоровне, укажи свой адрес, а я уже сама.

- Запугали они тебя. Давай, поехали вместе! Никто не узнает! Там на другой поезд пересядем…

- Валентина Егоровна остается. Уезжай, пока они не узнали, что ты еще и прописался.

- Нечего, пусть попрыгают! – усмехнулся я.

- Тебя можно выписать. Ведь квартира Ивана оформлена на Валентину Егоровну? – как-то тревожно спросила Искра.

- Они возьмутся за нее, - уклонился я от прямого ответа.

- Я уже все продумала, не беспокойся. Поэтому я и остаюсь здесь. Не переживай. Дай время и все образуется.

Наступила неловкая пауза. Я всегда теряюсь в таких случаях. Наверное, надо было что-то сказать важное, или что-то сделать. Но тут меня снова опередила Искра. Она впилась своими губами в мои и долго их не отпускала, словно хотела выпытать тайные, запрещенные слова, на которые у меня никак не хватало духу. И если бы это продлилось чуть больше, не оборвалось сразу, я бы плюнул на все и остался. Но Искра оттолкнула меня и бросила короткое: «Уезжай!» Подъехал гремяще-урчащий автобус, я пошел к дверям, по инерции сжимая руку Искры, но людской поток разъединил нас и понес меня в сумрачный, пахнущий машинным маслом салон.

Я скитался по стране: работал вахтовым методом на Северах, жил в Сибири, строил коттеджи новым русским. И все это время старательно собирал информацию о городе, из которого уехал два года назад. С Валентиной Егоровной переписывался постоянно. Искра мне так и не написала. Правда, Валентина Егоровна, в одном из своих писем сообщала мне, что к ней как-то приходила рыжеволосая девушка. Назвалась Еленой. Она представилась каким-то чиновником из Регистрационной Палаты и поинтересовалась документами на квартиру Ивана.

Вовлеченный внезапными событиями, я забыл указать на одну маленькую, но важную деталь. Перед самым моим отъездом, Валентина Егоровна, более меня осведомленная (все-таки всю жизнь прожила в одном городе) о неких мошенниках, боясь потерять квартиру, оформила на меня Дарственную по которой я стал полноправным хозяином Ивановой квартиры. Правда, с пропиской вышла заминка, но Искра помогла. Уезжая, я поосторожничал и нечего не сказал девушке, а документы сдал на хранение в личный сейф, который забронировал в местном отделении Сбербанка. Не пожалел денег и оплатил намного вперед. Валентина Егоровна писала, что когда Елена узнала правду, то сначала сильно удивилась, а потом вспыхнула, разозлилась и сказала, что «мы» во всем разберемся. Не успели. Выборы мэра, прославили провинциальный городок на всю страну. Крутили по всем телевизионным каналам и радио. Даже ходили слухи, что об этих выборах в подробностях узнал президент, и будто бы они так напугали его, что пришлось подписать указ: отныне губернаторы областных городов будут назначаться «царем-батюшкой», подвластные губернаторы будут влиять уже на выборы мэров в глубинке, дабы избежать кровавых переделов власти и «брожения умов» внутри страны. Для меня осталось тайной, отчего, могущественный Сигизмунд не смог узнать тогда, кто является истинным хозяином Ивановой квартиры. Может быть, возня со мной настолько увлекла его, что все возможные мелочи были учтены им, а самое главное он проглядел? Может, хорошо налаженное производство по отъему недвижимости где-то дало сбой? Или Искра и была тем важным информатором? Не знаю. Не хочу в это верить.

Когда я вернулся в город, многие подельники Сигизмунда сгинули. Кого-то посадили, кто-то бежал в другие земли, а сам Сигизмунд отправился на погост. Поговаривают люди, его убили свои же, за то, что не поделился наживой. И все бы хорошо, и все бы, слава Богу! Но Искра тоже исчезла. Я наводил справки о ней, разыскал Юрика, Надежду. Они давно не видели девушку, поэтому знали еще меньше моего. Прозвонил морги, больницы – безрезультатно. Ходил в милицию, но там отшутились, пропала, мол, без вести. Я попросил более настойчиво, но деньги у меня не взяли. В общем, ушел оттуда не с чем. Недавно устроился на работу, завел новых знакомых. Здоровье Валентины Егоровны укрепилось. Теперь всю свою нереализованную заботу она обратила на меня. А я и не возражаю. Меня это не тяготит. Только Искру не могу забыть. Хожу по улицам города, неприкаянный и потерянный, ищу глазами рыжеволосую бестию. Напрасно. На душе тошно и пусто, и моя личная жизнь после всего происшедшего как-то не ладится.

г. Сызрань

Январь – май 2005 г.

Чтобы написать комментарий - щелкните мышью на рисунок ниже