Манацков Николай

Элина Быстрицкая. Рассказ о Войне.

- Элина, расскажите про войну?

- Мне трудно вспоминать, как это было:

не то, что б не хочу или забыла,

а нужно говорить за всю страну.

В те роковые годы наш народ

от мала до велика для Победы

трудился от заката до рассвета,

и не было важнее из забот.

Спросите ветеранов, стариков –

пожав плечами, скажут:

- все так жили.

Вот этой силой мы врага разбили,

освободив отчизну от оков.

И я не исключение:

в тылу

ровесницы работали ударно,

а мне достался поезд санитарный…

И дальше, неохотно:

как в пылу

войны, в числе других госпиталей,

оставив позади горящий Киев,

их поезд продвигался в глубь России,

откуда, занимаясь всё алей -

с бойцами эшелоны гнал рассвет

пожарищам навстречу и бомбёжкам,

а женщины тревожно из окошка

на станциях крестили их вослед…

- Мне память сохранила с тех времён,

Как снимок:

на разбитом полустанке -

состава обгоревшего останки.

А под откосом – с почтою вагон.

И степь…

До горизонта вся…

Белей

полей под снегом: письма, похоронки,

а в вышине, над всем – печальный, звонкий

клин улетавших к югу журавлей.

Не счесть теперь ни матерей, ни жён

не получивших чьих-нибудь последних

тех весточек;

ни с рубежей передних -

солдат, кто, не дождавшись, был сражён.

Всё тягостнее речь её и слог

задумчиво - усталый,

и нередко

вновь пальцы теребили край салфетки;

И, чтобы поддержать наш диалог,

я задавал вопросы невпопад -

встречая испытующий и тихий,

как у людей с лихвой хлебнувших лиха -

пронзительный, чуть отстранённый взгляд.

В тот миг она была, наверно, там:

в том поезде, где приторный до рвоты

тяжёлый запах крови и мокроты,

сочащихся по стираным бинтам.

Там, где махры и пота благовест,

где, на крыло свалившись, самолёты

с тузами на боках - вели охоту,

прицеливаясь прямо в красный крест.

Не клеился дальнейший разговор.

Мы как-то больше вежливо молчали.

В упор глазами полными печали

глядел в меня её немой укор.

Нет, даже не укор, а приговор,

за то, что я докучливым незнаньем

разбередил клубок воспоминаний,

комком в груди живущий с давних пор.

Мне было стыдно, словно невзначай

обидел дорогого человека:

и за её, припухшие вдруг, веки,

и за, уже давно остывший, чай;

за то, что не обнять и не согреть,

мне ставшие родными - эти плечи,

и паузы неловкие – предтечи,

что, видимо, пора и честь иметь.

А так хотелось поблагодарить:

найти, сказать от сердца – не для слуха,

но веяло такою силой духа,

что не посмел: боялся оскорбить.

Слова, что ей, скорее, не новЫ –

застряли по пути, как в горле кости;

то, собственно, зачем пришёл я в гости -

осталось недосказанным…

Увы,

избитых фраз изысканный елей

здесь был бы совершенно неуместен

и неприятен

Женщине известной

породой несгибаемых людей!

Всё, что сумел:

смущенья скрыв огонь –

поцеловать признательно без звука,

протянутую на прощанье, руку

в распахнутую мягкую ладонь…

Был месяц Май.

Играла ребятня

в «войнушку», как обычно, и пестрели,

громя «фашистов» - русские пострелы.

На них смотрели на закате дня,

край занавески, сдвинув,

там, в окне –

глаза отнюдь не воина-эллина:

девчушки с хрупким именем Элина.

Одной, из победивших в той

Войне…

Май 2010г

Чтобы написать комментарий - щелкните мышью на рисунок ниже