Перфильев Максим Николаевич

Крест

Крест

Эта странная история произошла со мной несколько лет назад. Говорят, что более мрачное и неприятное запоминается лучше всего и надолго остается в сознании. Поэтому, наверное, я до сих пор отчетливо помню каждую минуту того злого, наполненного агрессией, жаркого весеннего дня. Я был шокирован бесконечной жестокостью и несправедливостью происходящих тогда событий. Но больше всего меня поразила невероятная эмоциональность, которая тоннами обрушилась со всех сторон, и чуть было не поглотила меня полностью.

Все началось утром. Как я уже сказал, было довольно жарко. В Иерусалим съехалось огромное множество народа. Люди пришли из других городов и окрестностей. И все вместе собрались на Площади перед преторией римского наместника – Пилата. Мужчины и женщины во всем городе бросали свои обычные дела и бежали к его резиденции. Некоторые просто сидели на крышах домов и оттуда наблюдали за всем происходящим. В атмосфере чувствовалась напряженность. По всему городу витала злоба и ненависть, соседствуя с любовью и жалостью где-то между домами. Улицы и переулки были заполнены страхом и ужасом. Страдания и боль, исходящие из людских сердец, нависали огромным комом. Казалось, что чаша отчаянья вот-вот переполнится и, если это произойдет, то Иерусалим расколется на три части и будет разрушен изнутри самими жителями.

Неожиданно толпа на улице взорвалась. Те, кто сидел дома, повыглядывали из своих окон, и многие, стоявшие до этого момента в переулках, побежали к резиденции Пилата.

– Что там происходит? – спросил я у кучи лежащих рядом со мной гвоздей.

– Да, опять кого-то казнить будут, – ответили мне хором.

– Но почему так много людей на Площади?

– Да потому, что фигура больно известная, – отозвался от куда-то из-за угла топор. – Его почти вся Палестина знает.

– А кто это, если не секрет? – обратился я ко всезнающему топору, который постоянно ходил по рукам и которому было известно все, что происходит в городе и даже за его пределами.

– Его называют Иешуа, – ответил он мне. – А некоторые просто Равви. Другие же считают, что Он Илия. А кто-то даже утверждает, будто бы это воскресший пророк Иоанн.

– И кто же Он на самом деле?

– Не знаю, – ответил мне старый топор. Очень непривычно было слышать от него эти два слова, в сочетании друг с другом воплощающие собой неясность и безызвестность существующего.

– Но что же Он сделал?

– Его считают Царем. А, как известно, это карается римским законом.

В этот момент толпа на улицах снова ожила. Послышались яростные крики, рыдания, женский плач и мольбы, наполненные страданием. Все это перемешалось между собой и слилось в один большой котел звуков.

– Будут распинать, – с предвкушением произнес кто-то из гвоздей.

Я же, однако, не был настроен так радостно, как этот железный малёк. Меня совсем не радовала перспектива называться всю оставшуюся жизнь “деревом позора”. В лучшем случае выбросят где-нибудь за городом, а в худшем – просто сожгут.

– Интересно, кого выберут сегодня, – размышлял вслух один из моих приятелей. – Нас осталось пятеро, а преступников, как известно, в этот раз будет трое. Хотя, если честно, я бы хотел соединиться своим телом с Этим Парнем… как Его там… Иешуа, да. Лучшего все равно мне ничего не светит. Да к тому же, говорят, Он невиновен.

Не успел я опомниться, как ко мне уже подошли двое римских воинов, взяли меня на руки и куда-то понесли. Вскоре они взгромоздили меня на спину Того Самого Иешуа, заставив Его идти к какой-то горе. Наконец-то я смог разглядеть поближе Человека, о Котором, похоже, знала вся Римская Империя. Тело Этого Бедняги было изранено и избито, на голове в виде какого-то уродливого венца сидел мой старый терновый друг. Лицо было опухшим, залито кровью, оно выражало какую-то борьбу и вместе с этим усталость и отчаянье. Но Его глаза блестели какой-то непонятной любовью ко всем людям вокруг – причем в одинаковой степени и к тем, кто предлагал Ему воды из кувшина, и к тем, кто из другого кувшина выливал на Него помои, и даже к этим римским солдатам, что заставляли Его идти вперед.

– Привет, – поздоровался со мной терновник.

– Привет, – отозвался я.

– Представляешь, эти людские твари надели меня Ему на голову, – в негодовании начал кустарник. – Даже я, привыкший к крови, не могу равнодушно отнестись к такому жестокому поступку. И слушай, по-моему, я Его уже где-то видел.

И в самом деле Этот Иешуа казался почему-то мне очень знакомым. Хотя я никогда прежде не встречал Его лица в нашем городе.

Из последних сил он пытался волочить меня вверх по склону. Но он был уже слишком слаб. Видимо, римские воины хорошо поиздевались над ним перед казнью.

В какой-то момент, не выдержав нагрузки, он в изнеможении упал вместе со мной на землю, и было ясно, что подняться уже не сможет. Тогда меня взвалили на плечи другому какому-то бедолаге, заставив нести до самого места казни.

Общими усилиями меня все же затащили на гору и положили на землю, привязав сверху Этого Парня. Один из воинов достал из мешка гвоздь, приставил его к левой кисти Иешуа и взял в руки молоток.

– Чувствую кровь! – прохрипел агрессивно железный малёк.

Еще одно мгновение, молоток завис в воздухе и затем точным ударом вогнал холодный гвоздь в руку. Брызнула кровь, одно из сухожилий порвалось и ушло под кожей к локтю, другое подвинулось и натянулось через толстый железный ствол, который, кстати, вошел и в меня. Затем последовал второй четкий удар, и другой малёк окончательно присоединил человеческую плоть к моему деревянному телу. После этого нас начали поднимать.

Через некоторое время процедура была закончена и я стоял в земле, а на мне висел Тот Самый Иешуа. Его стоны и стоны еще двух каких-то преступников, прорезая воздух, били по ушам находящихся вокруг людей. Некоторые из них не могли вынести вида подобного трансцендентного состояния человеческого существа и в ужасе уходили с горы, которая, как облаком, покрывалась страданиями, болью и плачем.

И вдруг я понял, почему мне казался знакомым Этот Человек, кровь Которого впитало мое тело. Мурашки пробежали у меня по перекладине, выступил холодный пот, и стружки посыпались на землю. Давно, когда я еще не был преобразован под действием человеческих рук при помощи топора и рубанка – я помню, как Некто, прищурившись и высунув из закрытого рта язык, осторожно и с большим увлечением лепил мои листья, наполнял их соком и обогащал кислородом. Это был Он. И я никак не мог понять и не могу до сих пор – почему Он распят на мне, как преступник, и откуда у Него вообще человеческая плоть. Я был обескуражен, и в моем сознании никак не укладывалось все то, что мне приходилось видеть, слышать, чувствовать и переживать.

Одно только я знал точно, что кровь, которую я впитал в себя – святая. И также я понимал – мой образ с этого момента тоже станет святым. Его будут носить на теле, рисовать на обложках, ставить на могилах и использовать в качестве галочки, а в конце XX века начнут вешать на серьги в ушах. Этот образ станет символом, и он будет известен по всему миру. Отныне я – культовое изображение, мистический знак, нечто, что хранит в себе целую историю, тайный смысл которой предстоит разгадывать людям на протяжении многих веков.

И я был невероятно счастлив и переполняем гордостью за то, какую почетную роль отвела мне судьба на стыке эпох человеческой цивилизации.

Чтобы написать комментарий - щелкните мышью на рисунок ниже