Мелас Леонид Валентинович

(Адрес почты melas.lv@yandex.ru)

Глазами марсианина Часть 1

БАНАЛЬНОЕ ЧУДО

А я хотел бы стать звездой,

Не той, которую все знают,

А той, что тихо наблюдает

За вековечной чередой.

Л. Мелас

На Земле и тем более во Вселенной рождение человека событие не удивительное, но на этот раз природа превзошла себя – родился я! Нет, я не был самым красивым, тем более самым умным. До первой мысли, с которой начинается человек, пройдет немало времени. Мой случайный взгляд безразлично скользит по окружающему миру, не на чём не задерживаясь. Единственно, что я умею, это плакать от неизбежных телесных неудобств.

Во дворе март, начало весны. С крыш домов сверкающими рядами свисают хрустальные сосульки, весело улыбаясь в лучах тёплого солнца и плача звонкими слезами. Вы думаете, это прощание зимы? Нет, на этот раз это прощание со мной моего папы, он умрёт через 6 дней после моего рождения. Рассказывали, ему показали меня в один из прощальных дней. Я ручонкой коснулся его носа.

- Он схватил меня за нос!- воскликнул папа и вскоре умер безмерно счастливым человеком. Стоит ли после этого спорить о смысле жизни?

Вас коробит от моей самовлюбленности? Это не самовлюбленность, это счастье родиться и увидеть наш прекрасный мир. Если в течение года раз в месяц приобретать один лотерейный билет, и каждый раз выигрывать главный приз, то это в тысячи раз вероятней факта рождения именно Вас. Как бы ни сложилась наша жизнь, нам необыкновенно повезло.

Оставим философию, вы довершите её в собственных размышлениях.

Самые первые обрывки воспоминаний относятся приблизительно к пятилетнему возрасту. Мы с мамой идём по Уфе, и я вижу, как какие-то дяденьки в лодке ставят рыболовецкую сеть и громко кричат друг на друга. Удивительно само слово – Уфа. Никто из нашей семьи в Уфе никогда не был, но я, будучи уже взрослым, настаиваю, и бабушка вспоминает, что мама по пути в Сибирь останавливалась со мной в Уфе, чтобы встретиться с подругой. И ещё помню, вдоль плотины растут высокие деревья, и женщина ругает маму из-за какой-то моей провинности.

В Сибири я, мама и отчим Михаил на сопке собираем букеты багульника, соревнуясь, кто соберёт больший букет. Побеждаю я. Возвращаемся домой по деревянному мостику через узкую речушку. На свае мостика медная крепёжная скоба в форме буквы «Т».

- Смотрите – самолёт! – кричу я. По моей просьбе, смотреть на скобу напоминающую самолёт, мы ходили несколько раз. Вскоре мама с отчимом уехали, и я остался жить с дедушкой бабушкой в большом деревянном доме с открытой верандой. Дедушка, крупный специалист в горном деле, работал на шахте. Помню, наша дверь была справа, а прямо, поднявшись по ступенькам на веранду, была дверь сотрудника НКВД. На шахте работали в основном заключенные. По выходным дням дядя Коля громко спрашивал у бабушки:

- Мария Ефремовна, как сегодня Лёсик ел кашу?

- Хорошо, Николай Иванович, - отвечала бабушка. И дядя Коля награждал меня орденом «Ворошиловский стрелок». Так что задолго до маршала Жукова моя грудь была увешана бесчисленными «орденами».

Помню собачонку по кличке Венерка и кошку Мурку. Животные не ладили между собой, кошка обычно сидела с безразличным видом на перилах веранды, а назойливая дворняжка подпрыгивала и громко лаяла не в силах достать надменного сфинкса. Так называл Мурку дедушка.

Однажды во дворе громадная собака набросилась на маленькую Венерку и едва не загрызла её. Бабушка бросала в собаку всё, что было под руками, но безуспешно. Неожиданно для всех Мурка спрыгнула с перил и вцепилась когтями в морду чужой собаке. В ту же секунду все трое разбежались в разные стороны. Но Венерка не оценила героический подвиг Мурки, их противостояние продолжалось.

Дедушка сделал мне игрушку – радио. Пустой спичечный коробок и пустую катушку из-под ниток соединил ниткой, если натянуть нитку и проворачивать катушку, то в коробке слышен треск. У нас было настоящее радио, и я решил усовершенствовать дедушкину конструкцию. Согнул кусок проволоки дугой, проткнул ей спичечный коробок и вставил концы в электрическую розетку. К счастью током не ударило, но раскаленная проволока сильно обожгла ладонь. Досталось дедушке. Я был любимым внуком вне критики.

Второй раз в Сибирь я ездил с бабушкой в шестилетнем возрасте проститься с умирающей мамой. Мы разговаривали с ней, но сам факт её смерти бабушка скрыла. Отчим погиб в финской компании.

После смерти мамы мы с бабушкой жили в станице Мальчевская, где жила сестра моей мамы, а дедушка разъезжал по стране. Главная его задача – практическое обучение недоученных инженеров-выпускников советских вузов. В вузы брали только из рабочих и крестьян, окончивших 4-6 классов. Мой отец – сын хозяина аптеки №1 на старом Арбате по окончанию средней школы, чтобы продолжить образование был вынужден уехать в Новочеркасск, где поступил в сельскохозяйственный институт по подложным документам. Там он познакомился с моей мамой, женился на ней, так появился на свет я. Вы спрашиваете, почему я люблю Советскую власть? Да потому, что я обязан ей своим рождением.

Шёл 1939 год. Дедушке дали отпуск, и мы поехали с ним в Ленинград к другой сестре моей мамы, тёте Ии. По пути заехали в Москву к брату моего отца. Он с женой обитал в маленькой комнатушке большой коммунальной квартиры в Староконюшенном переулке.

В ней жили два профессора и три инженера. Многие имели возможность получить отдельные квартиры, но покидать центр никто не хотел. До революции всю квартиру занимал мой дед провизор. У Ромкиного отца, профессора гинеколога, дедушка купил мне эксклюзивный детский велосипед, который директор велосипедного завода подарил ему за удачно принятые роды. Ромка вырос, учился в средних классах и тайком от всех проявлял в ванной фотографии любимой девочки. Мне говорил: «Смотри никому, ни гу-гу!» Почему ни гу-гу, я не понимал.

Из Москвы заехали в подмосковную деревню, где показали меня бабушке по отцу. Помню двух старушек, но кто из них моя бабушка не представлячю. Меня поразил мальчишка, звонко кативший обруч изогнутой проволокой. Потом я сам катал, но тогда!..

В Ленинграде катался по булыжной мостовой на конке. Помните песню в исполнении Утёсова: «Я ковал тебя железными подковами…». Вот на этой самой конке я гордо ехал по центру Ленинграда и вдруг на стеклянной витрине увидел знакомый рисунок.

- Ворошиловский стрелок! – заорал я во весь голос. Дедушка объяснил, что кричать в городе не прилично и долго рассказывал вознице о моих подвигах, за которые меня неоднократно награждали такими орденами.

Дочь тёти Ии ещё не родилась, а сыну Виталику было 3 года, тогда как мне все 6. Нас посадили вдвоём в ванной, где мы что-то не поделили и я на правах старшего отлупил братика. На крик прибежали старшие и стали меня стыдить. Как я мог обидеть маленького?

- Ты его чуть не утопил! – Этот эпизод должен был быть забытым, но его часто вспоминали. И ещё он имел продолжение, о котором расскажу позже.

После дедушкиного отпуска я и бабушка уехали к его новому месту назначения в Казахстан на баритовый рудник. Там я пошёл в первый класс, поэтому помню многое, если описывать всё, бумаги не хватит. Главное в этих историях, я полжизни рос на железнодорожных колёсах, что впоследствии приумножил, будучи офицером.

Главная достопримечательность Казахстана зимние бураны, заметавшие дома с крышами. После бурана мы съезжали на саночках с любого дома. Нас ругали, но мы всё равно катались. У всех на крышах был лаз, чтобы после бурана выйти и откопать дом. И ещё вход в наш дом был через конюшню. Как внуку начальника, конюх разрешал мне купать лошадей и ездить верхом под присмотром.

Как-то возвращались после купания лошадей в речке Ишим, я ехал верхом на коне, его вёл за уздечку мальчишка постарше. Тут налетели верховые ребятишки казахи, рожденные в седле, ударили мою лошадь плетью и она, вырвавшись, понесла меня галопом по улице. Поперёк улицы стояла школа, огороженная забором из жердей. Лошадь резко остановилась и я, проделав в воздухе полный переворот через её голову, приземлился на цветочную клумбу ногами, отделавшись легким испугом. Конюх умолял меня не рассказывать дедушке о случившемся.

Через полгода дедушка вышел на пенсию, и мы вернулись в станицу Мальчевская, где нас и застала Великая Отечественная война.

Вернёмся к побитому братику Виталику. Его мама окончила геологоразведочный техникум и вышла замуж инженера геолога дядю Петю, я видел его только на фотографии. Дядя Петя еврей по национальности в 1941 году ушёл на фронт, где погиб в самом начале.

Я рос в семье, где слово национальность не употреблялось за ненадобностью. Меня в шутку называли грек солёный, полагая, что греки купают своих детей только в солёной воде и на этом всё. То, что Виталик и его сестра Светка наполовину евреи я осознал через много лет. В начале перестройки Света приезжает к нам в гости, и через каждое слово я слышу: «Собчак!.. Собчак!.. Собчак!..»

- Вор твой Собчак! – отвечаю. - Как может жить в Париже беглый советский чиновник за 1200 долларов в сутки. Откуда у него такие деньги?

Она пытается меня в чем-то переубедить и, наверное, смогла бы переубедить, если бы знала, что Собчак породил Путина. И вдруг, как снег на голову, говорит:

- Виталик женился во второй раз и с женой уехал на постоянное место жительства в Израиль.

Случившееся дошло до меня не сразу. Услышать мне патриоту такое!..

- Почему я не утопил его в ванной, ещё тогда в 39-ом? Мне было всего шесть лет,

даже сталинский уголовный кодекс был бессилен меня наказать.

Светка обиделась на мою грубую шутку и перешла догуливать отпуск другим родственникам.

Меня всю жизнь удивляет человеческая глупость, граничащая с идеотизмом: «гордость – Я еврей! Я русский! Я татарин!..» Дано известно, что всем хорошим, нравственным, прогрессивным на Земле мир обязан грекам! Зарубите это на своём неправильно искривленном носу!

ВОЙНА

Ученики начальной школы в станице Мальчевская встретили меня с любопытством. Дедушка до пенсии зарабатывал по тем временам большие деньги, поэтому одет я, намного лучше окружающих. Встречают по одёжке, гласит русская пословица, да и по уму никому особо не уступал. Слово начитанный ко мне не подходило скорее наслушанный, так как книжки мне читала бабушка. Я уже довольно хорошо читал сам, но слушать выразительное чтение куда приятнее. Быстро обрёл новых друзей и товарищей. Особое место в тесном кругу занимал Паша Кибалов, у него в избытке то, чего мне недоставало – смелость и сила, за его широкой спиной я мог, не раздумывая перегнуть палку в любой ситуации.

Сегодня дети хотят иметь крутой видеоплеер, а в те годы в моду вошло радио и мне захотелось иметь своё радио, но дедушка, вздохнув, сказал, что радио стоит дорого, придётся копить, и купил мне копилку в виде большого кота. Проблему накопления я решил быстро, по возвращению бабушки с рынка я конфисковывал у неё, да и у дедушки всю мелочь в фонд семейного радио. Не прошло и недели, как копилка была полна. Хитрец посчитал монеты и сообщил: «На радио хватит. Пошли в магазин». Я забыл рассказать, что дедушка прекрасно пел под гитару.

- Дедушка, купим радио, и ты споёшь мне «Ревела буря, дождь шумел…»?

- Видишь ли, Лёсик, чтобы хорошо спеть, нужно хорошо выпить, а у нас денег в обрез. Так что выбирай или я покупаю чекушку и пою твою любимую песню или мы покупаем радио.

Выбор был трудный, но к удовольствию дедушки я выбрал песню. Он собрал по карманам всю наличность, и неожиданно нам хватило на то и другое. Большой чёрный репродуктор «Рекорд» заиграл и заговорил, но ненадолго, регулятор громкости я сломал в тот, же день.

В первых числах июня 1941 года к нам приехал дядя Серёжа, высокий в длинной серой шинели с тремя треугольниками в петлице, на голове будёновка с ярко-красной звездой. По окончанию радиотехникума призванный в Красную Армию, он был отпущен в отпуск за примерную службу. Они с дедушкой выпили, поговорили о международном положении, как теперь, так и тогда никто лучше народа не знал, как управлять государством в сложившейся ситуации.

После завтрака мы с дядей пошли гулять. На вокзале к нему придрался начальник станции, требуя приобрести перронный билет. Они долго ругались. Историю спора друзья услышали от меня с большим преувеличением, по которому дяде полагалась как минимум медаль. Как бы там не было, не каждому везло иметь такого дядю. Мне очень завидовали.

Вскоре дядя уехал, а через несколько дней началась война. Было одно письмо: «Дорогие, не беспокойтесь, у меня всё хорошо. Целую. Ваш сын Серёжа» и несколько отписок властей: «Пропал без вести». Мне на память остался брючной ремень, сплетённый из суровых ниток зелёного цвета, забытый дядей под кроватью. Позже я сплёл из него сетку для раколовки.

Но это потом, а сегодня я с друзьями строю во дворе дома большой шалаш, главная задача добыть строительный материал проволоку и доски. Вовка решает неразрешимую проблему, разжижая забор соседки тёти Тони. Женщина она скандальная, но покрытый толстым слоем травы каркас надёжно скрывает следы преступления.

- Лёсик, сходи, принеси водички, - просит бабушка.

Воду мы берём из колодца, у меня своё небольшое ведёрко. Я увлечен строительством, мне некогда, и я отказываюсь. Бабушка настаивает. Напрасно, момент трудового воспитания упущен.

– Не принесёшь воду, не получишь деньги на билет в кино.

- Давайте я принесу, - предлагает хитрый Вовка.

- Вот тебе, Вова, я и дам деньги на билет. - К Вовке тут же присоединяются два помощника, - и им дам, а ты лентяй сегодня в кино не пойдёшь.

Остаться без кино – серьёзное наказание, но строительство шалаша важнее, потом всё равно бабушка пошумит-пошумит, да и даст деньги на кино.

Я ошибся, бабушка дала деньги всем кроме меня. Лежу в шалаше обиженный жестокой несправедливостью: отказался-то не из-за лени, а по причине неотложной занятости. Мрачные мысли прервала тётя Тоня, вырывая свою доску из каркаса шалаша жестко связанного проволокой из её же забора. А как она кричала, как угрожала, словами не описать. Угораздило же Вовку взять доску из её забора. Вокруг заборов – бери, не хочу! Нет, дырявый валенок взял у неё! Выход один – бежать, к вечеру мало-помалу как-нибудь утрясётся. И я махнул на пруд. Пруды в станице знатные: Батаревский, Ново-казённый, Старо-казённый. Сколько я в них раков переловил – не счесть.

Вернулся перед вечером, смотрю во дворе полно народу, все что-то громко обсуждают жестикулируя. Нет, такого оборота я не ожидал – столько шума из-за какой-то старой доски! Вот так всегда: кому кино, кому взбучка. Делать нечего иду, низко опустив повинную голову, но никто, даже тётя Тоня, не обращает на меня никакого внимания, словно не видят. Наконец до меня доходит, началась война.

Для нас ребятишек воспитанных на революционных фильмах и маршах война – яркое приключение. Наши всегда побеждали и на этот раз разнесут немцев, как самураев «под напором стали и огня». Тётю Тоню, разорившую шалаш, Вовка окрестил Антониной Гитлеровной, так её все и называли за глаза с этого дня.

Прямо напротив дома, в котором я жил, стояла водонапорная башня с большим круглым резервуаром, сверху отороченным полуметровым барьером. Она не работала и не охранялась, среди мальчишек считалось вершиной храбрости забраться по лестнице на резервуар, перелезть через барьер и, держась за поручни, обойти его с наружной стороны, а это где-то метров 20-25 на высоте метров 10 не меньше. Я тоже пробовал, превозмогая невероятный страх. Испуганные родители, чтобы спасти детей от неминуемой беды наняли сторожа, но сторож только подхлестнул азарт. Кончилось тем, что старик застал одного мальчишку на баке, стал грозить, тот от волнения сорвался и разбился насмерть на моих глазах. С тех пор я боюсь высоты.

К нам приехала тётя Нина, её муж кадровый командир Красной Армии ушёл на фронт, а она эвакуировалась в тыл. Жить в старой квартире стало тесновато, и дедушка снял полдома в другом месте.

Недалеко от нас в своём доме жила вторая сестра моей мамы, тётя Зоя учительница младших классов. Мне приходилось полдня учиться в школе, а вторые полдня сидеть с её годовалым сыном пока она преподавала. Её муж дядя Ваня до войны работал заведующим продовольственным магазином. Человек широкой натуры он угощал друзей разливным вином, добавляя в бочку воду в количестве выпитого вина. Зимой вино замёрзло. На дядю завели уголовное дело, но началась война, виновник ушёл добровольцем на фронт и дело прекратили.

У маленьких денег есть большой недостаток – они быстро кончаются. Начались финансовые трудности, жили за счёт продажи накопленных за жизнь вещей, но главный материальный источник был в руках тёти Зои. Шустрая от природы, она быстро сориентировалась в сложной ситуации и пошла по деревням, гадать на картах, завоевав фантастическую популярность. Свой успех она объясняла просто: «Чтобы не показывали карты, я всем предрекаю хороший исход, даже если пришла «похоронка», я говорю, это ошибка, он скоро вернётся». Ей платили продуктами, которые она делила поровну между нами. Это был обман, но благородный обман, она спасла от голода нашу большую семью.

Валентин, сын хозяина дома, лет на 5-7 старше меня возглавлял нашу компанию. Его отец где-то раздобыл настоящий киноаппарат и киноленту с частью из фильма «Дети капитана Гранта», с моментом, когда мальчика несёт орёл, и еще у меня было несколько плёнок для проектора со сказками. Каждый день мы показывали одно и то же кино одним и тем же зрителям, но число зрителей не уменьшалось, хотя вход был платным. Сегодня мы готовились к очередному сеансу, я сортировал киноленты, а Валентин по поручению родителей сбивал масло. Вдруг вокруг загремели страшные взрывы, дом закачался, как маятник, заходил ходуном, мы не успели даже испугаться.

- Лёсик, иди, скорее, домой, дедушку ранило, - прокричала вбежавшая бабушка.

Дедушка стоял с окровавленной рукой, из которой стекала кровь.

- Скорее налей в таз воды и порви простыню на бинты, - говорил дедушка, морщась от боли.

Растерянная бабушка, причитая бегала по комнате, пока я не нашёл всё необходимое. Руку перевязали, и кровь остановилась. Это была первая настоящая бомбёжка. Правда, за несколько дней до трагедии немцы сбросили с самолета несколько зажигательных бомб, и мы подумали: «Разве это война! Так баловство какое-то».

Меня послали за знакомым фельдшером. Я побежал напрямую через огород. В школьном дворе увидел громадную вонючую воронку, рядом лежали убитый телёнок и девочка ровесница, которой я симпатизировал, а вокруг валялись разбросанные ромашки. Долго пытался, тормоша, разбудить её, пока не понял, что она мертва. Когда мне исполнилось 10 лет, я посвятил ей потрясающее для моего возраста стихотворение:

Золотые косы цвета осень

И глаза алмаза голубей.

Мне тогда едва минуло восемь

Я дарил ей белых голубей.

Дальше шли строки соответствующие возрасту, но эти, если бы не сохранённый бабушкой листок с корявым почерком и массой грамматических ошибок, то сам бы не поверил, что их сочинил я.

На центральной улице Советская бомба попала в магазин, где продавали водку, и была массовая давка. Страшная картина, не хочу описывать увиденное зрелище. Я перенёс тяжелый психический стресс, часто просыпался по ночам и кричал что-то бессвязное.

Так я впервые узнал, что такое настоящая война.

ПРИСТРАСТИЯ

Кто из нас не восхищался нежной прелестью весенней розы! Царица цветов! Сказать так, значит, ничего не сказать. Каждая роза – это история чьей-то любви, срежут вовремя – трагедия, оставят расти – банально опадёт.

Я помню свою первую учительницу больше по рассказам её подруги - моей тёти. Незадолго до Великой Отечественной войны Мария Михайловна влюбилась и вышла замуж за военного лётчика, сына немецкого колониста, но выехать к месту службы мужа не успела, началась война.

В НКВД поставили ультиматум: или она немедленно потребует развод, или ссылка. Под давлением умудренной жизненным опытом родни состоялся развод, а буквально через день пришло извещение: «Ваш муж пал смертью храбрых в бою с немецко-фашистскими захватчиками». Мария Михайловна сошла сума, мы слышали её бессмысленные выкрики за высоким деревянным забором. Романтическая трагедия и как память, тысяча первая история Ромео и Джульетты.

Опустевшую после выселения колонию героя на окраине станицы Мальчевская ночами растащили по домам местные жители, сначала окна и двери, чуть позже саманные стены до самого фундамента. Под одним из них местная дурочка Нюрка нашла горшок золотых монет, спрятала и тайком дарила тем, кто обижал меньше других. Слух о редкой находке дошёл до властей, золото конфисковали в фонд обороны страны.

Мне девять лет, я в авторитете за широкой спиной друга Павлика, который легко справляется в драке с ребятами постарше. Даже сын начальника милиции заискивает передо мной, пригласил в гости, открыл ключом ящик стола и показал гору золотых монет.

- Возьми одну.

- Зачем? – удивился я.

- Так блестит, - пояснил он.

- Ну и что с того? Что я девчонка? – Походить на девчонку – позор. И всё же я взял одну монету. Эх, лучше бы я её потерял! Бабушка нашла и устроила допрос с пристрастием.

- Немедленно отнеси и отдай, - велела она.

Мне было всё равно, но Шулика с отцом и матерью эвакуировались. Я спрятал монету в сарае, а дома сказал, отдал, чтобы успокоились и не приставали.

Немцы пришли и ушли, оставив в наших головах массу историй и глубоких впечатлений. Голод потихонечку отступал, в лавке свободно продавали снятое молоко, подслащённое сахарином и мороженое в вафлях. Цены доступные, но денег у нас не было. Как я завидовал тем, кто, уродуя монеты, классно играл в «подстеночки» и «стукана», они ели мороженое каждый день. И вдруг удача – открыли торгсин, где за деньги и продукты принимали драгоценности. Я вспомнил про монету, нашёл её и с другом Пашкой пошел менять. Приёмщица загорелась, но монету не взяла, много народа.

- Приходите с взрослыми, у детей не берём, - сказала подмигнув.

Ушли расстроенные. Нас догнал мужчина лет сорока.

- Что не берут? Давайте я попробую. В магазин не входите. Ждите.

Минут через 10 он вышел довольный.

- Получилось. Пошли,– у лотка с мороженым остановился. – Дайте четыре маленьких, нет, больших порции мороженого, - и все отдал нам. Мы расстались довольные друг другом. «Хороший дядька, не жадный», - подумал я.

Так впервые открылись в моём сознании две вечные соперницы: любовь и стяжательство. Кто победит – спорный вопрос. Страсти – качели, сегодня так, завтра иначе. Но не спешите с выводами, любовь и стремление к наживе пустяки по сравнению с игрой, но об этом возможно как-нибудь в другой раз.

КАЗАКИ

Мой дедушка, крупный горный инженер, весной 1941 года вышел на пенсию и приехал в станицу Мальчевская на севере Ростовской области, где мы с бабушкой Марусей гостили у их дочери, моей тёти. Здесь нас и застала война.

Помню, провожали на фронт первый призыв молодого пополнения. Вдоль вокзальной улицы чередой вкопали два ряда столбов с гнёздами для лозы, и молодые всадники рубили её справа и слева на полном скаку. У одних это получалось, другие едва держались в седле. У плетней сидели старики в непривычных для глаза шароварах с красными лампасами, с крестами вместо советских орденов и гуторили:

- Петро – казак! А Федька – «гивно», не казак.

Через двадцать лет на Камчатке капитан, мой сослуживец, рассказывал молодому пополнению о своих подвигах в разведке, подкрепляя рассказ вырезками из фронтовых газет и орденами, которых у него было множество. Скромник, его откровение для нас стало открытием. После беседы я узнал, что он один из тех казаков, которые рубили лозу тогда в станице Мальчевская. В моей жизни он был самым героическим человеком из тех, кого я знал лично.

Весной 1942 года станицу заняли фашисты и немецкий комендант, думаю, не глупый человек, приступил к формированию местной власти. В комендатуру вызвали моего дедушку и предложили возглавить управу, но он отказался, ссылаясь на ранение в руку при бомбёжке. Его направили в госпиталь, где оказали необходимую помощь. Комендант настаивал, угрожал, но дедушка не соглашался. Он не был коммунистом, вряд ли любил советскую власть, так как до революции служил управляющим шахты в Юзовке, где имел своих рысаков, что покруче, чем сегодня Мерседес. Он патриот-интеллигент, служба у оккупантов была несовместима с его убеждениями, а убеждения это такие цепи, освободиться от которых можно, только порвав собственное сердце. На этом стояла и стоит, покачиваясь, но навряд ли будет стоять впредь Русская земля в свете чужеродных веяний: «Родина там, где тебе хорошо». Дедушку выручили казаки:

- Кто он такой? Что он может! Он же никого не знает, - и комендант уступил, набрал в полицию местных жителей.

В декабре Красная Армия освободила станицу и пьяные красноармейцы, по собственной инициативе, выводили полицаев из домов и на глазах семей расстреливали прямо во дворах. Труп одного из них зачем-то бросили в колодец. Дико, но так относятся к предателям в лихую годину во всём мире.

В дни оккупации выходила газета на русском языке «Русское слово». Однажды в ней напечатали обращение к коммунистам, предлагали порвать с партией и как наиболее активным, способным управлять, перейти на сторону Германии. Им обещали, хорошую зарплату, должности и другие привилегии. Добровольцы нашлись, комендант выполнил все обещания. После поражения под Сталинградом их собрали и сообщили реальное положение на фронтах, просили не болтать, взять продукты на три дня, лопаты и выехать на окопные работы. Утром, до рассвета собравшихся вывезли в какую-то балку, где комендант приказал всех расстрелять со словами: «Предавший раз, предаст и второй».

Через семьдесят лет я приехал в станицу проститься с милой родиной детства и не узнал её. Ни ветряка, ни хат под камышом, ни друзей, только вольный ветер перемен насмешливо побрякивает крестами из консервной жести. Грустно. И вдруг за высоким забором невидимый голос выкрикнул до боли знакомую фразу тёти Моти, матери моего друга:

- Пашка, опять на пруд намылился? Вернись, вернись немедля! Ну, паразит, утопнешь домой не приходи, убью!

Пашка не утонул. Он вырос, был крупным начальником местного значения, директором леспромхоза и умер от беспробудного пьянства задолго до смерти матери.

ОККУПАЦИЯ

Красная Армия отступала, бойцы и командиры, усталые и голодные, разрознёнными группами тянулись на восход. Жители станицы подкармливали отступающих, кто, чем мог. К нам во двор вошёл низкорослый молоденький солдат и попросил попить водички. Громадная не по росту винтовка-трехлинейка почти волочилась прикладом по земле, с ней он казался ещё меньше и смешнее. Женщины окружили солдата, предлагая молоко, хлеб и прочую снедь, он жадно ел и про запас укладывал в вещмешок всё, что ему приносили со всех сторон. Посыпались вопросы, главный, не встречал ли он такого-то, и показывали фотографии. Солдат никого не опознал. На вопрос, почему отступаете, отвечал уклончиво, оглядываясь по сторонам.

Вдруг из-за крыш показался немецкий самолёт похожий на наш «кукурузник» только не с четырьмя, а с двумя крыльями. Женщины бросились врассыпную, солдат снял винтовку и выстрелил вдогонку улетающему самолету. Неожиданно от него потянулась, постепенно расширяясь, струйка чёрного дыма, самолёт пошёл на снижение и упал где-то за домами. Все радостно закричали, захлопали в ладоши, поздравляя героя. Растерянный он медленно приходил в себя, наконец, вздохнул, улыбнулся и со словами: «Ничего особенного, на фронте и не такое случается» вышел со двора, где его подхватили подбежавшие однополчане и стали качать, подбрасывая вверх.

Оборонять растерянную станицу никто не собирался. Бомбёжки участились и дедушка, несмотря на ранение, отправил нас на небольшой хуторок Поролов, дворов 10-15 не больше, расположенный в двух километрах от Мальчевской, а сам остался в станице охранять имущество. Хутор был забит беженцами, все места в домах заняты, мы поселились за сараем в лопухах. Однажды налетел немецкий самолёт и вероятно, заметив движение, открыл огонь из пулемёта по лопухам. Сделав два-три захода, улетел, к счастью никого не поразив. На память об этом эпизоде мне досталась пуля, выковырянная мной из доски забора. Испуганные налётом хозяева пытались выжить нас из лопухов, но мы уходить отказались наотрез.

За садом дома тянулась глубокая балка, заросшая кустарником, из неё вышли два красноармейца с винтовками и стали расспрашивать, не видели ли мы фашистов. Кое-кто из беженцев, побывавших в станице, рассказали, что станица Мальчевская захвачена немцами, для наших пленных солдат организован лагерь военнопленных в поле за колючей проволокой. Жители станицы их кормят, тех к кому приходит родня отпускают по домам.

Вдалеке на дороге показался верховой в каске с торчащей винтовкой, красноармейцы засуетились.

- Побежали в балку, - предложил высокий солдат.

- Нет, я решил сдаться, - ответил напарник ростом поменьше.

- Юра, ты, что сошёл сума?

- Отстань! Ты как хочешь, а я сдаюсь, - ответил Юра, бросил винтовку и пошёл навстречу немецкому всаднику.

- Вернись! Пристрелю! – пригрозил высокий и щёлкнул затвором.

- Да пошёл ты...! – выругался Юра, злобно махнув рукой.

Прогремел выстрел. Юра рухнул на землю, пару раз дёрнулся ногами и затих. Всадник был ещё далеко и вероятно не слышал выстрела, так как по-прежнему ехал в сторону хутора.

Высокий залёг в кустах в ожидании немца. Вдруг бабушка подбежала к нему с криком:

- Не стреляйте! Это мой муж.

Действительно, это был мой дедушка. Он где-то поймал подраненную лошадь и ехал к нам сообщить, что и как. Его шляпу мы приняли за каску, а палку за винтовку. Юру похоронили на местном кладбище, а высокий, так и не назвав своего имени, ушёл в балку. Больше его никто не видел, а мы всей семьей вернулись в станицу.

В станице было две зоны оккупации: немецкая и итальянская, две соответственно военных комендатуры и полицейская управа. Больше всего неприятности доставляла полиция, она вывешивала всевозможные указы и совершала поборы на нужды немецкой армии. Теперь я знаю, был приказ самого Гитлера не терроризировать казачество, а склонить на свою сторону, поэтому особых зверств я не видел. Немецкие солдаты входили в каждый дом и молча забирали продукты, вскрывали сундуки в поиске ценных вещей, не найдя, обязательно брали какую-нибудь тряпку, но, поразмыслив, выбрасывали за калиткой. У итальянцев с грабежами было строго. Солдат есть солдат, они воровали, но стоило сказать: «Я пожалуюсь коменданту» всё бросали и, извиняясь, убегали. Говорили, что вору грозило 25 плетей, но били их или нет, никто не видел.

У нас произошёл анекдотичный случай. Полиция вывесила приказ военного коменданта: «Всем, кто имеет рогатый скот, свиней и гусей зарегистрировать в управе». Понятно, зарегистрировать, значит отдать. Дедушка ночью зарезал поросёнка и двух гусей – всё, что у нас было. Утром приходит итальянский солдат, офицерский денщик, молча берёт гуся и уходит. Бабушка грозит комендантом, но тот смеётся и жестами показывает, как дедушка тайком зарезал поросёнка и обрабатывал паяльной лампой. Если мы пойдём к коменданту, то нас повесят. Бабушка замахала руками, мол, «бери, бери».

В целом итальянцы были плохие вояки, но не плохие люди. У нас жил солдат по имени Бруно, он всё время беседовал с бабушкой и говорил: «Сталин плохо, Гитлер плохо, Муссолини плохо», плакал и показывал фотографии своих маленьких детей. Он был кондитером, перед Новым годом они ушли и вскоре вышли из войны, но он успел напечь нам много вкусных печений, которые мы ели ещё долго после освобождения.

Но был один итальянец, которого не любили и боялись свои же солдаты. У него на внутренней стороне крышки чемодана было наклеено два портрета: Гитлера и Муссолини. В редкие случаи, когда наши самолёты бомбили станицу, он садился на подоконник и пел под гитару, там его к всеобщему удовольствию и убило осколком бомбы.

До расквартирования итальянцев в нашем дворе стояли солдаты эсэсовцы в чёрной форме, они позволяли в присутствии полазить по танку. Однажды один из них пришёл в дом и стал, ругаясь, избивать меня ногами при этом что-то кричал. Бабушка схватила меня и унесла. Выяснилось, из танка пропала булка хлеба, которую украл румын, а подумали на меня. Поняв свою ошибку, он пришёл, что-то говорил, наверное, извинялся и подал кулёчек конфет мне в постель, где я отлёживался после побоев. А я, непривыкший к побоям инстинктивно швырнул конфеты ему под ноги. Он озверел, назвал меня «шваин!», но бить не стал, а ушел, стуча сапогами, которыми чуть не убил за день до этого.

Говорят, немцы культурная нация, ничего подобного, наглые грязные тупицы. Уходя, они оставляли после себя всё изломанным и загаженным. Они били меня ещё два раза. Раз за дело, я пытался из рогатки попасть в чашечку на столбе телефонной линии и тоже получил сапогом по ребрам. И ещё затрещины в воспитательных целях. Осенью немцы открыли начальную школу, я тогда учился в третьем классе. У нас был порядок, если домашнее задание не сделал, то ставили двойку в журнал, а если сделал неправильно, то просто журили. Я это понял и по арифметике перемножать трехзначные числа не стал, а ставил результат с потолка. Немец решил проверить мои тетради, взял ручку и на листочке, перемножив, полученный ответ, сверял с моим ответом. Шесть примеров – шесть затрещин. Зато за знание немецкого языка хвалил, так как предложение на немецком языке я списал на уроке с доски без ошибок. Смутила его фраза «Домашняя работа», которую я по незнанию написал латинским шрифтом. Он долго пытался понять, что там написано, но, усомнившись в собственном знании немецкого языка, отпустил.

Друг Пашка подарил мне две полоски красной резины для рогатки. Красная резина упругая и крепкая считалась в мальчишеских кругах лучшей и несравнимой. Я сделал рогатку, нарубил зубилом свинчаток из винтовочных пуль и пошёл на пруды в надежде подстрелить дичь к столу. На ставке никого не было кроме лощёного итальянского офицера с витиеватой тростью, которой он безуспешно пытался убить лягушку. Его отутюженная форма была изрядно забрызгана отлетающей после каждого удара грязью. К неудовольствию охотника я пошёл по берегу пруда впереди него, увидел лягушку и поразил из рогатки с первого выстрела. Офицер обрадовался, показал мне маленькую шоколадку и на пальцах объяснил, что за двадцать лягушек я получу шоколадку. Убить 20 лягушек не реально. Я твёрдо сказал: «Нет! Только 10». Он поочерёдно предлагал 18, 15, 12 штук, но я стоял на своём условии. Торг заказчика развеселил, и он согласился. Я настрелял штук 12 и понёс в станицу, где помимо шоколадки меня накормили и дали обед домой. По договору я поставлял лягушек ещё раза два-три, но вскоре конкуренты меня вытеснили из бизнеса.

Зимой по станице пронёсся слух, в Мальчевской появились неуловимые красные партизаны, которые днём и ночью перекусывают полевую телефонную связь. Полиция сбилась с ног. Однако скоро выяснилось, что всё гораздо прозаичней. Коньки с ботинками не только никто не имел, но и не знал, что такие существуют. Коньки привязывали ремнями к повседневной зимней обуви. Но где достать нужные ремни? А зачем искать, когда вокруг прямо по снегу тянется отличный гибкий провод телефонной связи. Взял топор, посмотрел по сторонам и отрубил кусок провода, нужной тебе длинны. Полицаи выловили с десяток мальчишек на коньках привязанных проводами и заперли в сарае. Немецкий комендант не стал судить и бить казачат, а потребовал солидный выкуп, который, разумеется, получил. Выпускал ребят здоровенный немец, провожая пинком под зад, как футбольный мяч. Я в число арестантов не попал, но мои любимые снегурочки дедушка безжалостно разрубил зубилом пополам, так вернее.

Руководил нашей компанией мальчишка по кличке Бот года на три старше меня ни имени, ни фамилии я не помню. Он где-то раздобыл несколько толовых шашек.

- Вот взрывчатка, - сказал он, - летом будем рыбу глушить, но к ней нужны бикфордов шнур и запалы, где взять я знаю. За рынком деревянный итальянский склад, соберите побольше окурков и к часовому поболтайте с ним, «кецалы» это любят.

«Кецалами» у нас называли лягушек и итальянцев заодно. Часовой обрадовался нашему приходу, свернули из окурков по закрутке и задымили. Итальяшка, что-то рассказывал наверно об Италии, мы смеялись, показывая на его громадные лапти, одетые на ботинки и наполненные сеном, чтобы не отморозить ноги. Он показывал, как он будет убегать в них от партизан и тоже смеялся. Бот дал сигнал, мы попрощались с весёлым часовым и ушли. Этот склад итальянцы подготовили к взрыву на случай отступления, но Бот вытащил из зарядов запалы, в результате при отступлении были взорваны только входные двери. Склад оказался важным, в нём хранились медикаменты. За проявленное мужество после прихода Красной Армии Бота наградили медалью «За отвагу», ему завидовали все мальчишки. Через несколько дней Бот подорвался, случайно перепутав бикфордов и дистанционные шнуры. Медаль так и не нашли, её спёр кто-то из нас. Я не брал.

Этот эпизод, несмотря на возраст, был вполне осознанным, результат правильного патриотического воспитания. Помню, когда мы вернулись из хутора Поролов, я вырезал из моей детской книжки цветные картинки пилотов, красноармейцев и краснофлотцев и вечером расклеивал их на стенах домов, как листовки.

Можно долго рассказывать случаи, врезавшиеся в память на всю жизнь, но, к сожалению, у сегодняшних мальчишек и девчонок другие идеалы.

Чтобы написать комментарий - щелкните мышью на рисунок ниже