Дон Эллиот
Дума
 ДУМА
 
 Печально ль я гляжу на наше поколенье?
 Сказать по правде, - я не знаю сам.
 Двадцатый век кончается. И зренье
 Готово схоронить его. А там, -
 В грядущем веке что я наблюдаю?
 А то же, что присуще всем векам:
 Счастливцев смех, несчастные рыдают;
 От суеты покоя нет ногам;
 Ничтожествам, как прежде, рукоплещут;
 Великие умы горят в тоске
 По жизни неземной, по жизни вещей,
 Что от людей, как вечность, вдалеке;
 Так же в гробы покойников там сложат;
 И так же женщины при родах там кричат;
 И войны там на здешние похожи:
 Они всегда идут ради деньжат;
 Богатые грызут друг другу глотки;
 А беднякам, как прежде, нет житья;
 И яйца там кладут на сковородки,
 Чтоб их зажарить; так же там и я,
 Как и сегодня, мысли в лоб вгоняю,
 (Хотя, скорее, все наоборот);
 И звезды в небе так же там сияют;
 И так же там встречают новый год;
 По-прежнему там солнце на рассвете
 Встает, зевая, чтоб продолжить путь
 По небу в золотой своей карете,
 Чтобы в конце пути сего заснуть;
 И птицы там по-прежнему летают
 Зимой на юг, весною к нам, сюда –
 На север, где цветы уж зацветают,
 Тают снега и вновь течет вода;
 По-прежнему влюбленные там бродят,
 Прижавшись друга к дружке, как всегда
 Поискренней и, видимо, находят
 Тем самым, что любовь – не ерунда;
 Науки так же учат очерствленью;
 В церквях же полумрак и пустота:
 Монахи в рясах черных на моленье
 У Бога просят, чтобы суета
 Держалася от них как можно дальше,
 Ибо: «мы все не от сего мира»,
 Ибо: «мы все не любим мира фальши…», -
 По окончанье: «Господу ура!!!»;
 Небесные же братья жизнь земную
 Просматривают, словно в микроскоп,
 Летая на тарелках впрополую
 По всей планете, редко мыча: «стоп»,
 Не удивляясь странному порядку
 Здесь, - посреди затерянных миров
 Царящему незыблемо и гладко
 Огромное количество годов:
 Уже никак не меньше многих тысяч,
 Иль даже миллионов… и они,
 Уж вдоволь насмотревшись, мчатся в выси,
 Чтоб рассказать своим про наши дни;
 Там правда, как и прежде, не в почете,
 За то, кто лжет, тому Земля, - что рай, -
 Повсюду он как свой, везде при счете,
 И подают при встрече каравай;
 Кто трудится и потом добывает
 По крошке хлеб – того зовут глупцом;
 А кто и не потеет, да едает, -
 Того зовут, как барина, отцом, -
 С улыбкой – вслух, сквозь зубы – подлецом;
 Воры воруют, как и прежде, ночью,
 (Хотя порой не грех и по утрам,
 Тем боле, если как бы между прочим), -
 В любом столетье на Руси ворам
 Жилось вольготно, любо и прекрасно,
 (Можно подумать: Русь – страна воров?),
 Боролись с ними все, правда, напрасно –
 Об этом вслух не стоит, меньше слов,
 А то еще посадят за решетку
 За разглашенье тайны государств.
 (В темнице же сидеть мне нету толку,
 Хотя на воле тоже нет пространств).
 Короче, я не в меру разболтался.
 Пора убавить мыслей тщетный ход!
 Надеюсь, что какой хоть след остался
 У вас от этих мыслей, что вразброд
 В моей главе так бурей появились,
 (Не знаю я – зачем и почему),
 И на бумагу вылились, и скрылись
 Опять туда, где не достать уму…
 
 2
 
 Но нет... Но нет! Я в это не поверю.
 С иронией я это написал.
 Я чувствую, - он близится, он зреет
 Мир обновленный. Час уже настал.
 И в нем не будет места ухищреньям,
 И глупости людской, и пустоте,
 В сердцах царящей, так же преступленьям
 С намерением добрым в наготе,
 И простодушию, и пошлости бесстыдной,
 Иронии, сатире: чувствам тем,
 Во все века что были благовидны,
 Что порождали множество проблем,
 И ныне порождают. Только это
 Достигнется не сразу, не везде,
 А постепенно, в месте святом где-то…
 Но перед этим быть большой беде,
 Большой беде, что умертвит уродство,
 Поднимет шум, стремленье к бытию,
 Где места нет стихийности и бродству,
 А есть лишь поклонение огню,
 Что никогда не гаснул и не гаснет…
 Но, наконец, он плавно озарит
 Собою мир, и станет в мире ясно,
 И зло с добром он тихо примирит,
 И растворит в себе. Преобразится
 Судьба людская в этих временах,
 И поэтапно мир наш обновится, -
 То в зеркале я вижу и часах…
 
 
 из 8 альбома (1997 год)